«Хорошо, но средад… Это такая искусственная среда? Как же она могла стать разумной?»
«Ну, как… Искины стали размышлять следующим образом: а что, если люди начнут противостоять среде не при помощи скафандров и технологий, но пытаясь модифицировать самих себя? В результате один искин стал трансформировать клонов, а второй — среду, делая ее все более изощренно-убийственной. В конце концов среда тоже стала разумной… этакий разумный ад, если хотите. Она стала мыслить самостоятельно и однажды прервала контроль со стороны искинов, начала разрастаться… но медленно, конечно. Тем более она сейчас в самом низу, там холод, который как-то сдерживает… В общем, теперь искины могут лишь наблюдать за ней. В какой-то момент они поняли: ад-среда вобрала в себя такое количество первозданного зла, что стала чем-то… Чем-то иным. Превратилась в средоточие концентрированного кошмара, и если она вырвется на свободу, то поглотит все вокруг, и тогда сама задача, поставленная перед искинами, потеряет смысл. Они испугались, запросили помощь, тогда-то, наверное, Шунды с Кибер-вомбатом и смогли вычислить спутник. А дальше вы знаете».
«Что средад сделает с Натой? Если клоны потащили ее вниз…»
«Мы когда шли, видели, как несколько клонов схватили какого-то бродягу и поволокли внутрь. Понимаете, теперь средад может управлять частью клонов… то есть двигать их. А они ему вроде как жертвы приносят. Если вашу знакомую понесли туда… Извините, молодой человек, мне опять пора идти».
«Мы остановили Маленьких, которые двигали Другую к Нему», — сказали искины.
Сидевший у их ног Раппопорт поблек и исчез, но Дан этого не заметил, он закричал: «Остановили? Где она сейчас?»
«Ты хочешь слиться с Другой… — Они вновь заговорили поочередно, так что часть каждого слова произносилась мужским голосом, а часть — женским. — Стать единым центром Другой/Другая, проникнуть в нее, обволочь ее, изменить собой, вобрать ее, подчинить, подавить и сделать собой…»
«Слиться, — сказал Данислав. — Да, слиться! Где она?»
«Возле Него».
«Возле? Но не в Нем?»
«Нет. Она повреждена. Маленькие пододвинули Другую почти внутрь Него, но мы остановили их. Вне Его мы иногда еще можем двигать Маленьких…»
«Вы убили клонов, которые тащили Нату в средад? Если сейчас тот мальчишка все это взорвет…»
«Ты двигаешься на дно быстрее других Других, — сказали искины. — Терпи. Мы хотим знать. Ответь нам…»
Керамический мешок остался позади, перед отрядом лежало открытое пространство. Стена плит исчезла из виду, последними пропали громады мегалитов, темными утесами маячившие в тумане еще долгое время после того, как беглецы миновали трехголового робота. Вскоре сквозь шелест чешуек донеслось шарканье множества ног. Колесничий первым увидел их: два кольца подростков, девушки ходили по часовой стрелке, парни в обратную сторону, бессмысленно глядя в затылок того, кто впереди, положив правую руку на его плечо, будто слепцы… Вновь ощущение статичности, замкнутой безжизненности всего происходящего охватило Магадана: фигуры, конечно, двигались, но так мерно, что возникало ощущение, будто они ходят уже не годы или столетия, а вечность. И вечность эта — не огромная протяженность бессчетных мгновений, а короткая, замкнутая на самое себя; словно дракон, ухвативший зубами свой хвост, заглотнул сначала его, а потом все тело, так что остались лишь голова да мучительно изогнутая шея, конец которой исчезает в раззявленной пасти.
За хороводами появилась следующая группа: десятки клонов ползали на четвереньках, вставали на колени, грозя кулаками, разевали рты, тыкали указательными пальцами друг друга в плечи и грудь. Они что-то кричали в гневе — но беззвучно, мучительно пытались произнести хоть слово и не могли издать ни звука.
Магадан видел, как Шунды несколько раз порывался подкрутить верньер эмошника, но передумывал, отдергивал руку. Лицо Одомы было напряженным, и смотреть он старался прямо перед собой, чтобы ненароком не увидеть одного из клонов. Обойдя толпу, сотрясаемую коллективной судорогой беззвучного гнева, отряд шел еще долго, пока слева не донеслось журчание и не выяснилось, что все последнее время они наискось приближались к текущему в том же направлении ручью темно-красного раствора.
Купол давно исчез, теперь ни звука не доносилось из затянутого стеклянистым туманом пространства вверху. Невысокий, по колено, керамический бордюр, тянувшийся с едва заметным изгибом, возник впереди. Отряд остановился. Здесь были проемы, сквозь них ручьи раствора вливались в обширное болото — темно-красную полупрозрачную хлюпающую топь. Шунды влез на ограждение, разглядывая головы, торчащие из нее.
— Это что? — спросил Магадан, ложась животом на бордюр и ощущая потоки теплого воздуха, овевающие лицо.
— Пе-е… перистальтика, наверное.
Шунды решил, что не должен больше отворачиваться. Вид сотен братьев и сестер, насильственно вовлеченных в бессмысленное и мучительное действо, не просто угнетал его, но наполнял сердце щемящей, тоскливой жалостью. Он выпрямился во весь рост, рассматривая болото перистальтики, густую субстанцию, в которой, погруженные почти по горло, брели клоны.
В темном тумане далеко над болотом зажглась пара красных огоньков. Чуть ближе и немного в стороне возник третий, мигнул, словно обменявшись с двумя собратьями каким-то сигналом, и погас. Шунды Одома ждал, но больше ничего не происходило, лишь поднимались к поверхности крупные пузыри, иногда собирались в гроздья, иногда тихо лопались.
— Сейчас, сейчас, — пробормотал Раппопорт. Красный огонек загорелся вновь, теперь ярче.
— П-плывет…
Неясный силуэт проступил в тумане, приближаясь, и солдаты попятились, когда он обозначился четче: робот вроде того, что перевез их через реку, но на четырех ногах, которые медленно сгибались в круглых коленных суставах, передвигая горизонтальный корпус. Столбообразные, темно-серые, ноги эти напоминали бы конечности слона, если бы не суставы-шары и не ступни в виде металлических дисков с крупными винтами по краям. Широкую плоскую спину, как ковер, покрывала серая шкура, жесткая и шершавая; по периметру шло заграждение из металлических штырей и натянутого между ними тонкого троса. Красный светодиод горел на пластиковом лбу.
— Мо-о… можно садиться.
Всякий раз, когда ступни опускались на пол, из глубины болота доносился глухой удар. Робот-шагатель медленно пошел прочь от бордюра, в сторону пары красных огоньков, то возникающих, то исчезающих в тумане. Магадан встал на носу. Покатые железные плечи робота чуть двигались при каждом шаге. Короткая шея заканчивалась бугристым желтым затылком, дальше кожа незаметно для глаз превращалась в такого же цвета пластик.
Шунды выпрямился у борта, разглядывая поверхность в метре под своими ногами. Рядом через болото брела Ася Одома: виднелись лишь шея и голова, короткие светлые волосы прилипли к вискам, лицо безмятежно, глаза бессмысленно смотрят вдаль. Шунды, сжав челюсти так, что в ушах загудело, не отводил взгляда, пока что-то у самого борта не привлекло его внимания — посмотрев вниз, он различил лицо, второе, третье… множество фигур парили в иле, в густом осадке, которым раствор выпадал на дне болота; десятки тел горизонтально зависли там, неподвижные, лишь рты иногда приоткрываются, как у рыб, заглатывая порцию раствора…