— Представляешь, я все время думал, что ты не выдержишь и прикончишь эту проклятую бутылку. Не поверишь, но для меня это стало чуть ли не наваждением. Я даже загадал — если дождешься моего возвращения и мы вместе выпьем это дерьмовое виски, то оба вернемся домой живыми. — Его простодушное лицо светилось радостью. — И вот надо же — ты не подкачал. — И сержант, расчувствовавшись, еще раз от души хлопнул старого друга по плечу. — Ну что, давай выпьем за встречу? — Голос Лестика задрожал от нетерпения.
Коррел в ответ лишь блаженно кивнул. Ему было хорошо вот так беззаботно идти неизвестно куда, бок о бок со старым проверенным другом, и пить прямо из горлышка обжигающе резкое виски дешевой крепкой марки «Звезда Аластамы».
— Старое доброе баснословно дешевое пойло времен Семилетней войны... Пробирает до печени и действует на мозг, словно прямое попадание пятидесятипятимиллиметрового снаряда. Еще неизвестно, отчего больше погибло народу в нашей войне — от вражеских пуль или от этого забористого дерьма... — Лестик слово в слово повторил фразу, которую генерал сегодня, кажется, уже где-то слышал.
Коррел на мгновение задумался, пытаясь вспомнить, где и от кого, но не успел. Потому что отхлебнул порядочный глоток прямо из горлышка...
И почти сразу вслед за этим виски ударило в голову, только уже не «с силой пятидесятипятимиллиметрового снаряда», а всего лишь с силой обычной шестиграммовой пистолетной пули, и мир, в котором одновременно совмещались несколько реальностей, схлопнулся в точку и погас.
Эпоха настоящих героев кончилась.
Уже навсегда...
* * *
Я стоял в огромном тоннеле, освещенном призрачным светом мерцающих ламп, держа в руках плюшевого медвежонка, и, судя по размерам кисти, судорожно сжимающей мягкую игрушку, мой разум был заключен в детское тело.
— Кто ты? — по инерции повторил я, глядя в безликую пустоту уходящего в бесконечность тоннеля и все еще находясь под впечатлением видения морского побережья и странной девушки с постоянно меняющимися лицами.
— Я — Милая, — неожиданно ожил плюшевый медведь. — А кто ты, думаю, объяснять не нужно, потому что это и без того всем известно.
— А к чему весь этот непонятный кинематографический маскарад? Ты что, начиталась сказок, в которых маленький отважный мальчик с любимым плюшевым медвежонком отправляется в темную злую страну, чтобы победить могущественного колдуна? Извини, конечно, за откровенность, но такая дешевая декорация, сильно смахивающая на банальный плагиат, ставит под сомнение исход всей операции.
— Ты предпочитаешь видеть вот это?.. — На какой-то миг моему взору предстало что-то такое, о чем лучше никогда не вспоминать и даже не говорить вслух.
Лицо мое скривила непроизвольная судорога, после чего с некоторым усилием мне все же удалось выдавить из себя:
— Знаешь, давай лучше остановимся на образе этой немного мрачноватой рождественской сказки...
— Я могу трансформировать нас в кого угодно. — Стеклянные глазки-пуговки медвежонка отражали приглушенный свет ламп. — Но, с моей точки зрения, для твоего сознания этот незатейливый образ оптимален. Последнее время твоя психика находилась в постоянном, ни на минуту не ослабевающем напряжении. Поэтому я решила сменить декорации непрекращающегося кошмара, преследовавшего нас на протяжении последних шестнадцати часов. Если угодно, можешь считать эту прогулку своеобразной разрядкой, необходимой твоему разуму, чтобы отдохнуть и хотя бы частично восстановиться.
— Значит, мальчиком я стал исключительно в профилактических целях?
— Разумеется.
— Медвежонка звали Мистер Тедди, и его мне подарила бабушка на день рождения в четыре года, — задумчиво пробормотал я и рывком поднял игрушку до уровня глаз. — У него оторвалось левое ухо, и я очень долго плакал — даже после того, как мама пришила его на место...
Аккуратный шов, соединяющий левое ухо и голову медвежонка, которого я сейчас сжимал в по-детски хрупкой руке, подтвердил подозрения.
— Милая... Какая же ты все-таки сука, — устало и безнадежно процедил я, почти не открывая рта... — Бессовестно копаешься в моем сознании, словно вор в чужом платяном шкафу, и после этого еще смеешь говорить о каком-то доверии между партнерами...
— Быть может, когда-нибудь ты мне скажешь «спасибо» и за этого медвежонка, и за то, что я провела поверхностное зондирование твоей памяти, а сейчас у меня нет ни времени, ни желания оправдываться, потому что нас ждут более важные дела.
Плечи худого мальчика страдальчески сгорбились, а голова горестно понурилась; казалось, еще немного, и ребенок во весь голос разрыдается — пьяными бессмысленными слезами взрослого усталого человека, на мгновение прикоснувшегося к забытым детским воспоминаниям, которые при ближайшем рассмотрении оказались не волшебной удивительной сказкой, а бездушным фантомом.
Но минута слабости миновала, и, распрямившись, я безжалостно и зло отшвырнул в сторону механического монстра, нацепившего на себя личину милой детской игрушки, после чего, не оглядываясь более, зашагал вперед — туда, где находился бастион еще одного монстровидного разума, который предстояло взломать или преодолеть, чтобы докопаться до очередной глупой и по большому счету никому не интересной тайны.
Долго идти не пришлось, что, впрочем, было и неудивительно — насколько я понял, лимит времени, которым мы располагали, был жестко ограничен. Менее чем через минуту неожиданно, буквально из ниоткуда, перед моим взором выросла жалкая пародия на любительское театрализованное представление. Тоннель перегораживало картонное заграждение в виде замка. Причем я мог поклясться, что всего лишь несколько секунд назад видел холодную гладкую пустоту огромной металлической трубы, протянувшейся насколько хватало глаз, и вдруг — раз! — откуда ни возьмись появилась преграда.
Рядом с декорацией валялась груда исковерканных манекенов, и, только присмотревшись повнимательнее, я заметил, что это расщепленные останки деревянных солдатиков в человеческий рост.
— Первое Ватерлоо несчастного, в чьих мозгах мы пытаемся основательно покопаться?
Вопрос не требовал ответа, но Милая решила дать необходимые пояснения:
— Первая из двух защит, которые не выдержали моего напора.
Плюшевый медвежонок, ловко подтянувшись, пролез во внушительных размеров дыру, пробитую сбоку от крепостных ворот.
Я все еще не понимал, какая, собственно, роль отводится мне во всем этом нелепом фарсе, поэтому, последовав за своим игрушечным провожатым, спросил:
— Если ты так прекрасно справляешься со всеми этими преградами, то какого черта нужно было тащить сюда еще и меня?
Проникнув через сквозное отверстие внутрь, я увидел внутренний двор замка. Как и крепостные стены, он был сделан из наскоро размалеванных кривых картонных щитов и усеян все теми же разбитыми деревянными солдатиками.