— Направо в переулок...
Ларри уже и сам видел, что прямо не прорваться: и без того неширокую улицу перегородили два военных грузовика.
Не знаю, уж каким он был сутенером, но свой автомобиль чувствовал прекрасно.
Водитель ударил по тормозам, а мгновением позже рванул вверх рукоятку ручного тормоза. Машина пошла юзом, несколько бесконечно долгих мгновений ее просто тащило боком, так что я даже подумал, что мы перевернемся, но — обошлось. Оставляя полосы жженой резины на прогретом солнцем асфальте, мы сделали почти невозможное — на высокой скорости произвели экстренное торможение и развернулись на узкой улице на сто восемьдесят градусов, после чего Ларри дал полный газ и свернул в переулок.
— Снова направо.
— Право, — закричал я прямо в ухо водителю, потому что в бешено мчащемся кабриолете было почти ничего не слышно из-за завывания ветра и рева выхлопной трубы — чтобы увеличить мощность, он снял все, какие только можно, фильтры, и на предельных оборотах мы ревели почти так, как если бы машина была вообще без глушителя.
Визг тормозов и резкий крен влево были ответом на мои слова.
На полной скорости мы ворвались в узкий переулок.
— Сзади!!!
— Что? — не понял я.
— Обернись назад!
Я повернулся — у нас на хвосте почти вплотную висела машина преследования.
Похоже, этот район кроме армии блокировала еще и полиция. И в отличие от военных служители закона прекрасно себя чувствовали не только на открытой местности, но и в жестких городских условиях.
Мне понадобился только один выстрел, чтобы пробить левое переднее колесо.
Если бы переулок был хоть немного шире, полицейские наверняка бы перевернулись, а так их просто резко бросило влево, и, ударившись о стену, машина еще некоторое время ехала по инерции, высекая искры от соприкосновения металла с каменной кладкой.
В обойме оставалось еще восемь патронов.
В операции блокирования района было занято около пяти тысяч военных и около сотни полицейских...
— Лево. — Милая выбирала наш маршрут в соответствии с данными спутника.
И поскольку до сих пор мы продолжали ехать на машине, значит, еще не вся зона была перекрыта — где-то оставалась одна или две лазейки, через которые можно было вырваться из ловушки.
Ларри безукоризненно исполнял все мои команды — кабриолет резко бросило влево. Какой-то пешеход буквально чудом выпрыгнул из-под колес — его большие испуганные глаза промелькнули на расстоянии вытянутой руки от моего лица, чтобы навсегда остаться где-то далеко позади.
— Прямо, до большого рекламного щита, после него резко направо. Там будет шлагбаум — въезд на платную многоярусную автостоянку. — Милая наконец-то нашла выход из мышеловки.
— Рекламный щит видишь? — прокричал я.
Водитель кивнул.
— После него — направо, пройдем под шлагбаумом, только не забудь пригнуться.
Он на секунду оторвался от дороги, посмотрев на меня. И в этом взгляде явно читалось, что Ларри ни при каких условиях не собирается выполнять этот безумный приказ.
— Убью сразу же, — произнес я нормальным спокойным голосом.
Рев стоял оглушительный — он не мог услышать этой фразы, но либо прочитал по губам, либо просто догадался о смысле сказанного.
Мы достигли щита, и водитель в очередной раз продемонстрировал свой несомненный талант — машина резко затормозила, заложив крутой вираж на девяносто градусов.
— Не обмани моих ожиданий, — сказал я скорее себе, чем до смерти перепуганному Ларри.
Потому что одно дело безоговорочно верить в расчеты Милой и совершенно другое — пытаться проскочить на машине под массивной железной палкой, располагающейся чуть ли не в метре над землей.
Из охраны там было только двое полицейских, и они явно не ожидали, что мы пойдем напролом.
Вероятно, перспектива получить пулю в голову испугала моего спутника больше, чем предстоящее столкновение, поэтому он с какой-то отчаянной решимостью включил передачу и выжал педаль газа до упора. Задние колеса несколько раз прокрутились на месте, а затем мы устремились вперед, словно камень, выпущенный из пращи.
Меня резко вдавило в спинку сиденья — ускорение было просто сумасшедшим. От мощной спортивной машины при желании и определенных водительских навыках можно добиться если не всего, то, во всяком случае, очень многого. Я имел счастье убедиться в этом на собственном опыте.
Шлагбаум стремительно несся нам навстречу, а Ларри словно загипнотизированный смотрел на приближающуюся планку.
Если бы перед самым столкновением я не потянул его резко вниз, он наверняка остался бы без головы.
Лобовое стекло выбило под самое основание, так что сверху на наши скрюченные тела обрушился ливень осколков. Поперечная перекладина шлагбаума только самым краем задела крышку капота, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы ее сорвало и отбросило далеко по ходу нашего движения...
— Поднимайся. — Милая продолжала корректировать наши действия.
Я разогнулся, одновременно подняв и Ларри...
Это было очень своевременно — бетонная стена неслась нам навстречу с бешеной скоростью.
Надо отдать должное этому сутенеру — он мгновенно сориентировался: ударил по тормозам, рванул ручник и вывернул руль.
Мир закружился в безумном хороводе, так что в поле зрения осталось только размытое темно-серое пятно. Прошло несколько бесконечно долгих секунд, в течение которых мы успели пару раз провернуться на триста шестьдесят градусов, а затем вдруг раздался резкий удар — машина все-таки врезалась во что-то твердое. Задний бампер и фонари разлетелись вдребезги, а багажник прогнуло дугой. Однако повреждения коснулись лишь внешних узлов и обшивки — кабриолет по-прежнему оставался на ходу, и это было самое главное.
— С другой стороны еще один шлагбаум. Проскочим его — и мы на свободе.
После оглушающего визга тормозов работа двигателя на холостом ходу казалась чуть ли не первозданной тишиной.
Я протянул руку, взял подбородок Ларри в ладонь и развернул его лицо в свою сторону.
— Еще один шлагбаум — и все; считай, что ты вытянул свой счастливый билет.
Страшный, испито-помятый облик незнакомца сказал бы всякому внимательному человеку, что перед ним обычный вооруженный бродяга. Однако глаза, холодные и расчетливые, под стать пистолетному дулу, которое постоянно присутствовало где-то неподалеку, говорили Ларри совсем о другом — это человек, который знает, чего хочет от жизни. А лицо — всего лишь нелепая маска, которую при желании всегда можно сбросить.
— Ты меня понял?