— В таком случае, самый последний вопрос. А где, собственно говоря, будешь находиться ты все это время? Ведь в морг попадают голыми. Не пойми меня превратно, но с чисто эстетической точки зрения лично мне было бы неудобно засовывать свою милую подругу в единственно подходящее для этих целей место.
В том месте, где у нормального человека затылок, неожиданно взорвалась зажигательная бомба.
Не в силах выносить чудовищную боль, я застонал, обхватив голову руками.
— Ты был как никогда близок к истерике, — сообщила моя верная спутница. — И это было самое действенное средство предотвратить ее...
— Спасибо. — Я был совершенно искренен.
Нездоровое возбуждение, охватившее меня в преддверии смерти, могло действительно перерасти в истерику.
— Нам нужно изменить внешность, — без всякого перехода продолжила Милая, — И кстати, ответ на последний вопрос — у тебя есть шрам от операции по удалению аппендицита.
— И?..
— Это что-то типа сумки кенгуру. Я буду находиться там, пока не реанимирую тебя.
«Как это мило — иметь такое универсальное во всех отношениях тело», — отметил я про себя.
Следующие несколько минут ушли на то, чтобы уже во второй раз за сегодняшний день изменить внешность.
Когда все было готово, Милая коротко приказала:
— Раздевайся догола.
— Зачем? — Мне все еще не надоело задавать глупые вопросы.
— Бросишь одежду рядом, чтобы они подумали, будто кто-то раздел тебя, чтобы сменить гардероб.
— А плавки?
— Голый труп никто не будет обыскивать и, соответственно, тратить драгоценное время. Твое драгоценное время, — подчеркнула она. — Если вдруг ты забыл, то напомню: у нас в запасе будет пятнадцать-двадцать минут. И жизненно необходимо, чтобы в течение этого промежутка ты уже был засунут в мешок для транспортировки покойников.
— Как скажешь. — Мне совершенно не хотелось спорить с Милой, тем более что в данном вопросе ее компетентность не подлежала никакому сомнению.
Прошло еще несколько ничем не примечательных минут, в течение которых я откровенно маялся — ожидание смерти намного страшнее ее самой, в этом мне пришлось убедиться на собственном опыте. А затем из дальнего конца туннеля, где находились вторые ворота, послышался характерный звук.
«Створки расходятся», — понял я.
— Через несколько минут они будут здесь. Пора меня прятать.
Я сделал все, как она сказала. При приближении мнимой телефонной трубки к бутафорскому шраму кожа разошлась — и Милая легко скользнула в образовавшуюся щель.
«Мир — одна сплошная, нескончаемо глупая декорация», — пронеслось у меня в голове.
— Ты готов?
«Разве это имеет значение?» — вяло подумал я, впадая в какое-то полусонное состояние.
Судя по всему, она решила провести некоторые подготовительные манипуляции, прежде чем остановить сердце.
— Ты слышишь меня? — Ее голос доносился откуда-то издалека, но я все еще находился в сознании.
— Да, — еле слышно прошептали непослушные губы.
— Когда очнешься, тебе может показаться, что легким не хватает воздуха, — это нормально. Главное, не паникуй и не дергайся. Я буду рядом.
— Понял.
— До встречи.
Сознание начало проваливаться в какую-то бесконечную пустоту...
Тьма заслонила своей безгранично-необъятной сущностью все вокруг, не оставив ни пространства, ни времени...
«Как темно и холодно», — еще успел подумать я.
И умер.
Уже в четвертый раз за неполные три месяца.
* * *
Дом оказался просторным, чистым, уютным и, что самое главное, безопасным. Но, несмотря на все эти замечательные качества, он оставался чужим.
Она сразу же поняла это, как только переступила порог. Нельзя спутать свой дом ни с каким Другим. Пускай тот полностью повторит планировку комнат и расположение вещей, но все равно это будет не то. Никакое, даже самое точное Копирование не в силах повторить ауру картины, предмета или дома, если оригинал одушевлен человеком, вложившим в него кусочек самого себя.
Дом был в точности таким, каким она себе его представляла, и все-таки ауры не было. Поэтому он оставался лишь временным пристанищем — одинокой скалой посреди бушующего океана предназначение которой сводится лишь к тому, чтобы переждать непогоду.
Дверь сотряслась от чудовищного удара, но выдержала. Снаружи донесся вой, полный бессильной ярости и неутолимой жажды крови. Чудовище, преследовавшее ее, бесновалось под стенами обители, но Вивьен было не страшно — она знала: пробиться внутрь адская тварь не сможет, поэтому можно было выкинуть ее из головы, принять душ, переодеться в пижаму, забраться под теплое одеяло, расслабиться и уснуть...
Страх отпустил, и она собралась уже скинуть с себя мокрый плащ и отправиться в ванную, но в это время последовал очередной удар, сила которого была настолько велика, что дверь не выдержала. Кулак зверя пробил обшивку, выйдя с внутренней стороны.
Девушка настолько резко обернулась на звук, что капли с ее мокрых волос полетели в разные стороны, россыпью переливающихся бриллиантов упав на старинный ковер.
Посередине двери зияла рваная дыра, и в нее просунулась когтистая лапа оборотня. Спустя секунду чудовище прильнуло мордой к образовавшемуся отверстию.
Вивьен увидела взгляд пары безумных, налитых кровью глаз. В них не было не только ничего человеческого, собственно в них вообще ничего не отражалось. Лишь абсолютная пустота могильного склепа...
Ее сердце на мгновение остановилось, а затем из горла вырвался тонкий предсмертный писк кролика, задыхающегося в объятиях удава.
Оборотень издал какой-то совершенно непередаваемый, утробно лающий звук — он хохотал. Теперь добыча уж точно никуда не уйдет, и можно позволить себе небольшую передышку.
Края рваного отверстия начали стягиваться — дом пытался залечить свои раны, но следующий удар проделал еще одну дыру. А потом еще и еще.
Сомнений не оставалось: еще немного — и дверь не выдержит, бастион падет к ногам победителя.
«Беги», — только одно слово пробилось в сознание сквозь несмолкаемый крик, но и его оказалось достаточно, чтобы сбросить оцепенение, охватившее девушку.
Резко развернувшись, она побежала через огромный зал.
Но было поздно.
Дверь рухнула, и, огласив здание торжествующим воем, оборотень ворвался внутрь.
Он бы настиг ее в два или три прыжка, но неожиданно прямо из паркета взвились вверх стебли колючих лиан. Они обхватили ноги чудовища, пронзив своими шипами толстую лохматую шкуру.