…Девушка исчезла за несколько секунд до того, как на Дэниела обрушился объятый пламенем потолок. Закричав, он прижался к осевшему завалу, под которым только что находилась Кейт, и рухнувшая сверху плита, рассыпающаяся, словно пересушенное печенье, приземлилась наискосок, каким-то чудом не позволив многотонному прессу окончательно расплющить его. Выпотрошенная проводка, бенгальским огнем вспыхнувшая в опасной близости от лица, нещадно обожгла глазную сетчатку. Дэниел с запозданием зажмурился, попытавшись ладонями защитить лицо. Грохот от царящего вокруг разрушения оглушал. Смертоносный Молох, вкусивший человеческой плоти, продолжал неистово бушевать.
Вот и все, думал лежащий под завалом Дэниел, смотря, как начинает быстро тлеть его куртка, которую он сбросил, когда пытался вызволить девушку. Словно он смотрел на себя со стороны и не находился в том теле, которое вот-вот готово было поглотить неукротимое пламя. Скоро и его черед. Жаль только, что все произошло не быстро, как он хотел. Но, вероятно, все те злодеяния, которые он совершил, можно искупить только собственной болью. Долгой и мучительной. Но что может быть более мучительным, чем осознание внезапно открывшейся правды о собственном ребенке, которого он, обретя, тут же потерял снова. Более жестокой кары для него нельзя было придумать.
Но все же ему удалось спасти ее! Конечно же, он в этом не сомневался. Но вряд ли ему это зачтется и поможет перевесить чашу весов.
Помещение озарялось мятущимися багровыми сполохами спустившегося с верхних этажей пожарища, пожиравшего все на своем пути. Ушей коснулся далекий вибрирующий звук, но Дэниелу показалось, что это стучит в висках его собственная кровь. Температура стремительно поднималась, удушливый смрад из человеческого мяса и плавящейся самолетной обшивки жег легкие, заставлял задыхаться, сжиматься нутро в рвотных спазмах. Дэниел понял, что если останется на одном месте, то сгорит живьем, медленно изжарится, и импровизированный домик, который образовала рухнувшая косо плита, послужит ему склепом. Но выбираться было некуда. Силы стремительно покидали его.
В конце концов, он устал постоянно бороться.
Интересно, удалось ли кому-нибудь выжить из тех несчастных, которых он обрек на смерть, и через сколько времени спасателям удастся совладать с пожарищем и пробиться на верхние этажи? Чем закончилась схватка его команды с полицейскими внизу? Сколько людей погибло? Наполовину ослепленный, Дэниел поморщился, наблюдая, как его куртка перестала тлеть и вспыхнула алым пламенем. Вот-вот это произойдет и с ним. Опять кругом смерть, смерть, смерть. Но не сам ли он выбрал ее себе в спутники?
Размеренный стрекот усилился, слабеющий Дэниел прислушался из последних сил. Звук доносился откуда-то снаружи и вскоре стал отчетливее, наслаиваясь на гул ревущего пламени. Теперь ошибиться в его происхождении было уже невозможно.
Вертолет!
А может, предсмертная галлюцинация? В отсветах пламени замелькали какие-то силуэты.
Жар стал нестерпимым, и задыхающийся Гринвуд, почувствовав, как начинают тлеть волосы, приготовился умереть. Горящую куртку отбросили ногой, его подхватили чьи-то руки и быстро выволокли из-под завала, не без усилия поставив на подкашивающиеся ноги. Всматриваясь в пришельца, лицо которого наполовину закрывала пожарная респираторная маска, он отрешенно позволил нацепить на свое лицо точно такую же. Значит, его все-таки нашли спасатели. И теперь его будут судить. И снова смерть.
Плевать… Ему было уже все равно. Он послушно ковылял со своим спасителем, закинувшим руку Гринвуда себе на плечи и волокущим сквозь пожарище к выбитому панорамному окну, за которым простиралась слепящая бездна и, грохоча лопастями, завис вертолет необычной конструкции. Перед глазами все расплывалось.
На мгновение ему показалось, что он увидел лицо своей дочери. Его Кейти. Такое нежное и прекрасное. А может, это всего лишь ангел пришел за ним, чтобы повести за собой в царство мертвых, где передаст на бессрочное попечение вечным мучениям и боли…
Заслуживает ли он такого снисхождения?
Теряя последние силы, он не сопротивлялся, пока ему помогали надевать страховочный жилет и усаживали в спасательную люльку, связанную с ревущей машиной тросом. Подтолкнули, и вокруг стремительно разверзлось бескрайнее воздушное пространство над Чикаго. Вырванное из огненного ада тело съежилось в состоянии свободного падения и, немного пролетев по дуге, почти сразу рванулось ввысь, удерживаемое натянувшимся тросом словно пуповиной.
Поток воздуха хлестнул по лицу, пока вбираемый канат быстро подтягивал потерявшего сознание Гринвуда в салон вертолета.
Раскинув руки, он парил над городом, пока не оказался внутри.
Полностью сосредоточившись на управлении, Ястреб вел вертолет над городом. Рев двигателей и рокот винта заглушали рыдания Кейт, льнувшей к истерзанному, окровавленному лицу Дэниела, нежно гладя его и что-то беззвучно шепча губами. Будучи невольным свидетелем прощания, Муни был мрачнее тучи и отдал бы все на свете, чтобы в этот момент оказаться за миллион километров отсюда. Где угодно, только не здесь. Слова тут были уже не нужны.
Дэниел Гринвуд, неуловимый Нострадамус, отец Кейт, умер.
* * *
Это место на грейслендском кладбище было самым тихим и чуть более удаленным от исторической части. То ли по желанию дизайнера, то ли из-за небольшой группы деревьев, создававших эффект своеобразной природной арки.
На фоне разнообразных памятников, скульптур и прочей покрытой благородным налетом времени лепки два захоронения отличались подчеркнутой простотой и неприхотливостью. Один из участков, отведенный под свежее захоронение, отчетливее выделялся среди других. Остановившись возле него, Кейт аккуратно разделила букет свежих рубиновых роз на две половины и возложила цветы.
«Лиза Мэри Гринвуд 1953–1985», «Дэниел Льюис Гринвуд 1951–2001». Ее родители. Самые близкие и замечательные люди на свете, которых она не помнила. Единственная семья, которой больше не существует. Кейт еще никогда не приходилось никого хоронить, и девушка с облегчением отметила, что поблизости больше нет скорбящих.
Она не стеснялась проявления чувств, на кладбище им пристало быть у всех одинаковыми. Просто хотелось побыть одной.
— Здравствуйте, мама и папа, — тихо сказала она.
Стоя над могилами, Кейт со смешанным чувством стыда и скорби не знала, что еще сказать, ощущая, как снова начинают душить рыдания. Хотя казалось, что в истерзанной чудовищной утратой душе уже не осталось места для слез.
— Это я.
Достав из кармана сломанный хроноперстень, который Гринвуд, спасая дочь, надел ей на палец в небоскребе, она бережно положила его на надгробную плиту отца, где под датами жизни значилось: «Человек, который знал все, кроме счастья».
— Я постараюсь все исправить, — едва сдерживаясь, пообещала Кейт царившей вокруг тишине, и по чуть припудренным щекам девушки упрямыми ниточками побежали слезинки. — Кто-то ведь за всем этим стоит.