— Но ты еще не видел моего дома, — заметил Альберт.
Я встал и, пока мы брели к дому, высказался по поводу отсутствия окон и двери.
— Они не нужны, — пожал он плечами, — Никто не войдет без приглашения, хотя каждому я буду рад.
— Все живут в подобных домах?
— Живут так, как привыкли на Земле, — ответил он. — Или так, как им хотелось бы жить. Ты ведь знаешь, что у меня никогда не было такого дома, хотя я всегда о нем мечтал.
— Мы с Энн тоже.
— Тогда у тебя будет такой.
— Мы его построим? — спросил я.
— Не с помощью инструментов, — улыбнулся Альберт. — Я построил этот дом с помощью своей жизни. — Он указал на него рукой. — Он был не таким, когда я только что прибыл, — продолжал он. — Как и иные уголки моего сознания, комнаты дома не отличались привлекательностью. Некоторые были темными и грязными, с затхлым воздухом. А в саду, среди цветов и кустарников, попадались сорняки, произраставшие в моей жизни.
— На реконструкцию потребовалось время, — сказал он, улыбаясь при воспоминании. — Пришлось пересмотреть образ дома — то есть собственный образ, — штрих за штрихом. Часть стены здесь, пол — там, дверной проем, отделка.
— Как же ты это сделал? — спросил я.
— С помощью сознания, — ответил он.
— Каждого вновь прибывшего человека ожидает дом?
— Нет, большинство строят свои дома позже, — сказал он. — Им помогают, разумеется.
— Помогают?
— Есть строительные организации. Группы искушенных в строительстве людей.
— В строительстве с помощью сознания?
— Всегда с помощью сознания, — подтвердил он. — Все начинается с мысли.
Я остановился и поднял глаза на дом, возвышавшийся над нами.
— Он такой… земной, — в изумлении промолвил я.
Он с улыбкой кивнул.
— Мы не настолько далеки от воспоминаний о Земле, чтобы желать чересчур нового в строительстве жилищ. — Он сделал приглашающий жест. — Входи, Крис.
Мы вошли в дом Альберта.
Мое первое впечатление, когда я вошел, — абсолютная реальность.
Огромная комната, облицованная панелями и обставленная с безукоризненным вкусом, была наполнена светом.
— Нам не надо беспокоиться о том, чтобы «поймать» утреннее или вечернее солнце, — объяснил мне Альберт. — Все комнаты в любое время получают одинаковое количество света.
Я оглядел комнату. «Камина нет», — подумал я. Но казалось, он был предусмотрен.
— Я мог бы поставить камин, если б захотел, — тут же сказал Альберт, словно я озвучил свою мысль. — Некоторые люди это делают.
Я улыбнулся легкости, с которой он прочитал мои мысли. «У нас будет камин», — подумал я. Как те два камина из плитняка, бывшие в нашем доме и служившие в основном для уюта. Тепла от них было немного. Но мы с Энн больше всего на свете любили лежать перед камином с потрескивающими дровами и слушать музыку.
Я подошел к искусно сделанному столу и стал его рассматривать.
— Ты это сделал сам? — с восхищением спросил я.
— О нет, — ответил он. — Создать такую красивую вещь под силу лишь специалисту.
Я машинально провел пальцем по поверхности, потом попытался скрыть это движение. Альберт рассмеялся.
— Ты не найдешь пыли, — заметил он, — поскольку здесь не бывает разрушения.
— Моей жене это безусловно понравилось бы, — сказал я.
Она всегда любила, чтобы наш дом выглядел безупречным, а в Калифорнии с ее климатом Энн постоянно приходилось вытирать пыль, чтобы мебель блестела.
На столе стояла ваза с цветами — радужные оттенки красного, оранжевого, фиолетового и желтого. Никогда не видал таких цветов. Альберт улыбнулся, глядя на них.
— Их здесь раньше не было, — пояснил он. — Их кто-то оставил в качестве подарка.
— А они не завянут, после того как их сорвали? — спросил я.
— Нет, останутся свежими, пока я не потеряю к ним интереса, — ответил Альберт. — Тогда они исчезнут. — Он улыбнулся при виде выражения на моем лице. — И точно так же исчезнет в конце концов и весь дом, если он мне наскучит и я его покину.
— А куда он денется? — спросил я.
— Попадет в матрицу.
— Матрицу?
— Обратно в источник для повторного использования, — объяснил он. — Здесь ничего не пропадает, все используется повторно.
— Если вещь создается рассудком, а потом, когда человек теряет к ней интерес, исчезает, — поинтересовался я, — имеет ли она собственную вещественность?
— О да, — ответил он. — Только эта вещественность всегда подчинена рассудку.
Я собирался спросить что-то еще, но меня все это смущало, и я оставил все как есть, следуя за Альбертом по дому. Каждая комната была большой, светлой и просторной, с огромными оконными проемами, выходящими на роскошный ландшафт.
— Я не вижу других домов, — заметил я.
— Они там, вдалеке, — махнул рукой Альберт. — Просто у нас здесь много места.
Я намеревался сделать замечание по поводу отсутствия кухни и ванной комнаты, но понял, что причина очевидна. Понятно, что нашим телам еда не требовалась. И поскольку ни грязи, ни отходов не было, то и ванная комната была бы излишней.
Больше всего мне понравился кабинет Альберта. У каждой стены от пола до потолка стояли книжные шкафы, заполненные томами в красивых переплетах. На полированном деревянном полу были расставлены большие кресла, столики и диван.
К своему удивлению, я заметил на одной из полок ряд переплетенных рукописей и узнал заголовки своих книг. Меня поочередно охватывали удивление, как я уже сказал, потом удовольствие оттого, что вижу их в доме Альберта, и разочарование оттого, что, живя на Земле, я никогда не имел своих рукописей в переплетах.
И в конце я испытал чувство стыда, осознав, что во многих сочинениях описывались насилие или ужасы.
— Извини, — сказал Альберт, — я не собирался нарушать твой покой.
— Твоей вины здесь нет, — откликнулся я. — Это ведь я их написал.
— Теперь у тебя будет много времени, чтобы написать другие книги, — уверил он меня.
Я знаю, доброта не позволяла ему сказать: «лучшие книги».
Он указал на диван, и я опустился на него. Альберт сел в одно из кресел. Кэти устроилась у моей правой ноги, и я гладил ее по голове, пока мы с Альбертом продолжали беседу.
— Ты назвал это место «жатвой», — сказал я. — Почему?
— Потому что семена, которые человек сажает при жизни, приносят плоды, пожинаемые им здесь, — ответил он. — Но по сути дела, наиболее верное название — это «третья сфера».