– Если не ехать, тогда точно засудят, – заметил Никита. – А так, по семейным делам, если до поножовщины не дошло, сроков не дают. Сильно ты его приложил?
– Да как тебе сказать? Пару зубов он сплюнул, а так – не очень.
– Ну и не будет ничего. Нервы помотают, в крайнем случае пятнадцать суток дадут или условный срок. Ты, главное, им не перечь, а напирай больше на то, что был в состоянии аффекта и вообще плохо помнишь, как там дело было.
– В состоянии чего?
– Аффекта. Значит, осерчал очень.
– Так я и осерчал.
– Вот и хорошо. Так и говори. Завтра с утречка я тебя в Блиново свезу, а с вечернего автобуса встречу, чтобы пешком не ходить.
На том и порешили.
* * *
С утра в город отправились втроём. Горислав Борисович получил письмо, что в его петербургской квартире, которую он сдавал на лето, какие-то непорядки, и, встревожившись, поехал разбираться. Савостины, не сговариваясь, решили, что Горислава Борисовича в их судебные дела посвящать не надо. Помочь он не сможет и только зря разволнуется.
Беседовали дорогой ни о чём, в Блиново Никита высадил отца и Горислава Борисовича на автобусной остановке и потрюхал обратно.
При въезде в Ефимки никаких дорожных знаков не полагалось. Посторонние здесь не ездят, а свои и без того знают, куда попали. Но на этот раз объявились и чужаки. Старенькая, ещё советских времён «Лада» нагнала телегу и притормозила.
– Слышь, мужик! – окликнул Никиту выглянувший в приспущенное окно мужчина лет тридцати. – Это, никак, Ефимки?
– Ну… – ответил Никита. – Ефимки.
– Савостин Колька там где живёт?
Никита наклонился, чтобы высмотреть, кто едет по Николкину душу, и замер, задохнувшись от звенящего чувства опасности. Рядом с тем, кто спрашивал, сидел, положив скучающие руки на баранку, и безразлично смотрел на дорогу калтаман Рашид Магометов. Обмануться было невозможно, слишком уж запали в память выгоревшие рыжие брови, веснушчатое, не принимающее загара лицо, нос картошкой и вообще весь облик ренегата. На Никиту он не смотрел, да и трудно было признать в бородатом мужике, по старинке едущем на телеге, недавнего воина-контрактника, с которым обстоятельства и воля Аллаха свели на жарких солончаках Туркмении.
В машине ещё кто-то был, но Никита не стал глазеть, привлекая к себе ненужное внимание, не стал и впустую бросаться на медленно едущий автомобиль. Он махнул рукой и безразлично сказал:
– А я знаю? Где-то на том конце… – шевельнул вожжами: – Но, мёртвая!
Резвая Сказка удивлённо покосила глазом и прибавила шагу. Лишь когда машина скрылась за поворотом, Никита хлестнул лошадь, заставив перейти на рысь:
– Пошла! Пошла!
Возле дома Шурка стирала в старом корыте Митрошкины одёжки.
– Миколка где? – спросил Никита, соскочив с телеги и набрасывая вожжи на столбик забора.
– На речку ушёл с удочкой. А мать на огороде, моркву прореживает. Тут какие-то на машине приезжали, Миколку спрашивали… знакомые, говорят. Я их тоже на речку отправила.
– Ага! Мать попроси, чтобы лошадь прибрала, – крикнул Никита уже из сеней. – А я – мигом!
Из-под кровати – в доме уже давно никто не спал на лавках – выволок отцову укладку, а из неё картонку с патронами. В основном патроны были снаряжены дробью, на уток и боровую птицу, но штук десять были с картечью, на волков, которые зимами выходили к деревне. Патроны Никита высыпал в карман, сорвал со стены ружьё и, чтобы не пугать мать и сестру, выпрыгнул в окно.
Затончик, где Николка обычно таскал окушков, был ему хорошо известен, в детстве и сам Никита лавливал там рыбку.
«Ладу», стоящую на берегу, Никита заметил издали. Он поспешно нырнул в кусты, стараясь подобраться незамеченным как можно ближе. Ему удалось подползти метров на сорок к тому месту, где на берегу понуро сидел босой Николка, а рядом стояли двое приехавших. Рашид-бека среди них не было, он остался в машине.
Ружьё давно было изготовлено к стрельбе, но палить по незнакомым людям Никита не мог. Может быть, они просто не знают, кто служит у них шофёром… Мужчина постарше, тот, что в машине сидел на заднем сиденье, что-то говорил, Николка время от времени отвечал с видом двоечника, вызванного к доске. Мужчина помоложе стоял молча, руки в карманах. Несмотря на жаркий день, он был в плаще, и это настораживало.
Потом Николка поднялся, молодой повернулся, заходя ему за спину, и за колыхнувшимся плащом на мгновение угловато обрисовался ствол. Не обрез, а скорей пистолет-пулемёт или ещё что-то современное.
Теперь сомнений не оставалось. Никита прижался щекой к прикладу, прицелился. Двое, уводившие Николку, шли как на плацу, вот только стрелять приходилось не из боевого оружия, а из двустволки, дуплетом, по головам, и ровно посредине меж этих голов торчала дурная Николкина башка, которую ни в коем случае нельзя было зацепить. Легко рассуждать о достоинствах гольтяковских ружей, сидя дома за столом, а когда от этих достоинств зависит жизнь брата?..
Ну, тульские умельцы, братья Гольтяковы, не подведите… покажите кучность стрельбы!
* * *
Плеер бодренько барабанил в ухо, так что Николка не расслышал шума подъезжающей машины. Оглянулся, только когда сзади раздался по-нехорошему знакомый голос:
– Как улов? Клюёт?
За спиной стоял Никанор Павлович. Рядом возвышался охранник, не тот, что в прошлый раз, но можно было не сомневаться, что этот прежнему ни в чём не уступит.
– Вы откуда? – спросил Николка, словно за язык его кто потянул.
– В гости решил заехать, – улыбнулся Никанор Павлович. – За тобой, если помнишь, должок.
– Да будет вам! – заныл Николка. – Ну пошутили – и хватит! Денег я у вас не брал, откуда долгу взяться?
– Нет, парень, шуток с тобой никто шутить не собирается, дело серьёзное. Образа твои были на экспертизе, и теперь у меня к тебе много вопросов. Искусствоведы клянутся, что это работа девятнадцатого века, а физико-химическая проверка уверяет, что свежак. Вот оно как хитро выходит.
– А я тут при чём? Вы у меня иконы отняли, сами теперь и разбирайтесь.
– Вот я и разбираюсь. Я ведь не первый год в этом бизнесе, так что лапшу мне на уши вешать не надо. Ну какие староверческие скиты в этих местах? Я тут всё лично объездил ещё двадцать лет назад. А пацаном я был дотошным и такие богатства, что ты приносил, пропустить не мог. Короче, так… не хочешь ты говорить, я скажу. Нет здесь никаких скитов, а есть мастер, который эти иконы пишет. Думаю, что и книжки шли от него, жаль, они давно перепроданы, экспертизу теперь не провести. Но мастера ты мне сейчас сдашь. Я понимаю, тебе хотелось бы быть посредником и получать с этого свой процент, но я посредников не люблю, так что обойдёмся без сопливых. А должок ты мне всё равно вернёшь, в качестве воспитательной меры, чтобы умней был на будущее.