Солнечный свет разливался повсюду, под этими лучами зловонно зашипела и испарилась шевелящаяся слизь – неуничтожимый Фартор вернулся в первобытное, бестелесное существование, чтобы вновь блуждать, сжигая себя завистью.

Рыцари молча расступились, небожительница, не коснувшись ногой камней, прошла мимо них и поднялась к чаше. Там на дне оставалось несколько последних капель мёда. Женщина наклонилась, провела по дну ладонью, собирая их. Чаша не погасла, мёд не почернел, как это случилось бы, дотронься до них нечистая рука смертного. Женщина опустилась к лежащему Виктану, свободной рукой подняла его голову. Вся горечь и сладость мира коснулась неживых губ. Виктан вздохнул и открыл глаза.

– Светлая богиня!.. – прошептал он, затем глаза его вновь сомкнулись, Виктан уснул, как спят герои, возвращённые к жизни чудом.

Облака на западе сошлись, исчезло солнце, померк гелиофор. Лишь остывающим светом тлела чаша да светилось лицо богини, безмолвно глядящей на спящего Виктана. Рыцари тихо, стараясь не звенеть оружием, отошли и направились к старому лагерю. Там отныне, сменяя друг друга, будут вечно стоять в заслоне воины Тургора, чтобы никто не вздумал повторить безумную попытку: забрать себе общее сокровище, ради себя одного лишить всю страну смысла жизни.

Возле чаши остались лишь Светлая богиня да спящий Виктан, ещё не знающий, что гибель обошла его стороной. Вдалеке засветился костер, приглушённо донеслись голоса. Возле чаши было тихо. Медленным движением Светлая богиня сняла венец. Лицо её померкло, лоб прочертила усталая вертикальная морщина. Виктан глубоко вздохнул во сне.

Спи, рыцарь. К утру твои раны затянутся, и новые неодолимые препятствия потребуют от тебя новых подвигов. А богиню ждут иные дела: на плите в баке кипятится бельё и расстелены на столе чертежи.

Мёд жизни – он сладок и горек.

Змейко

К настоящему времени россыпи эти полностью выработаны и промышленной ценности не представляют.

Горный справочник

Бабушка Ненила хорошо говорила сказки. Во внуках да правнуках у неё вся деревня была, так соберётся мальчишня целой артелью и пристанет как репей: расскажи да расскажи. А бабке что, для родной крови не жалко, она и примется рассказывать…

С прежних времён ведомо, что под нашей горой есть пустое место. И было некогда там подгорное царство. Горные люди жили, гномы. По всей округе об их мастерстве слава гремела. Железо варили, медь плавили, по золоту тоже старались. Но всего больше занимались цветными камушками. Ежели родиться где самоцветику, так гномы о том за полгода знают и ждут. Дешёвым металлом торговали, железный товар, медь, чушки свинцовые, лягушачью платину на базар возили, на хлеб да пиво меняли. А чтобы золото, серебро или, не приведи господь, камушки на продажу поставить, такого у них не водилось. Всё себе оставляли. Богатства собрали несметные, несказанные и неоглядные.

Только раз объявились над горой враги: огненный змей с братьями. Стену прожгли, гномов кого побили, кого прочь погнали и стали сами в горном городе жить.

Гномам то за обиду показалось. Вооружились они кто чем попадя и пошли супостата воевать. Год воюют, два воюют, народу положили уйму, а победы не видно. И остался у них от всего мира один захудалый гномёнок. Его прежде по малолетству на войну не брали, вот он и уцелел. А теперь никого родных не осталось, сам большой, сам маленький… Собрался последний гном, нашёл себе какой ни есть мечишко и пошёл за отчий дом сражаться. Приходит к горе и видит: и братья, и дядья все лежат побитые, никого в живых нет. А рядом змеи лежат, секирами порубленные, ни одна не дышит.

Стал гном врага на битву звать. И выползает ему навстречу захудалый змеёныш, весь из себя полтора вершка. Один остался на всё змеиное племя. Удивился гном:

– Как же я тебя убивать буду, такого малого? Уползай-ка ты отсюда подобру-поздорову.

– Нет, – отвечает змеёныш, – я тут родился и никуда отсюда не уйду. Здесь мой дом.

– А и что тебе в этом доме делать?

– В своём дому да дела не найти? Вишь, сколько тут богатств набрано-скоплено? Всё прибрать нужно, каждая золотиночка пригляда просит. Разложу всё как есть по местам, лягу посередь большой залы и буду радоваться на такую-то красоту.

– А ты подумал, – говорит худой гномёныш, – что богатства набраны-скоплены, да не тобой? Их мои прадеды и пращуры добывали, собирали и по местам раскладывали, а твои змеи всё пограбили да поотняли, а хозяев огнём пожгли и смертью поубивали. Только не бывать такой неправде ни на земле, ни под землёй, ни на светлых небесах. Уползай отсель, пока живой есть, а не то, так давай биться не на жизнь, а на смерть.

– А ответь ты мне, – говорит заморный змеёныш, – что ты делать станешь в столь огромном дому, коли подвезёт тебе меня поратить до смерти?

– В своём дому да дела не найти? Всё прибрать нужно, покладать покрасивее, кладовать понадёжнее. А как всё ухичу, сяду посередь большой залы и стану радоваться душой на такую красоту несказанную.

– Так ведь и я не на базар потащу, – говорит малый змейко. – Зачем тебе меня мечом рубить, для чего мне тебя ядом язвить, когда мы одного хотим, чтобы вся подгорная краса цела оставалась и душу радовала? Давай вместе в большом зале быть, вдвоём на каменья любоваться, дружно злато беречь. А что отцы наши, дядья и деды поубивали друг друга из-за той казны, так нашей вины в том нету. Коли и мы друг друга поубиваем, то тогда и краса ненужно погаснет, и казна обесценится.

Подумал гномёныш, да и согласился. С тех пор в пустом месте под горой два хозяина живут, в четыре глаза за порядком смотрят. Там у них под горой самое место богатющее: и яхонт, и лал, и хрупик, и тяжеловес, и аматист, который любовники носят, и жёлтый белир, и всякий иной подельный камень. Лежит, а в руки не даётся. Место богатющее, а не добычливо. Железной руды покопать или медной, это можно, хотя и тут добыча невелика. А золота или каменьев – не взять, хотя все приметинки как на ладони лежат. Есть в горе всякого богатства, да хозяева брать не велят. Так и зовут нашу гору Пустой, то ли оттого, что место под ней пустое, где подземный город стоял, то ли оттого, что всякий старатель отсюда пустым уходит…

– Дядя Матвей, поди, пустым не уйдёт, – поперечил бойкий правнучонок.

– Может, и не уйдёт, – бабушка Ненила на всё была согласная. – Матвеюшка мне тоже сродственником доводится. Глаз у него верный, да рука лёгкая. Бают, что он раз в городе напротив губернаторских палат самоцветную друзу сыскал. Дорогу там мозаичным камнем стелили. Свои таким грубым делом не промышляют, а иногородние в отхожий промысел нанимаются. Камень отёсывают да на дорогу укладывают. Тоже мозаикой кличут, хотя каменье там не цветное, а самый бросовый плитняк. Вот Матвейка-то мимо шёл, да и углядел нужный камень.

– А что, – грит, – работнички, почём этот булыжник продадите?

– Бери, когда нужда есть, – отвечают мужики. – Мы его тебе за так подарим.