– Вот и хозяйка! – сказал он. – А я уж хотел уезжать не повидавшись.
Леночка, разроняв собранные яблоки, бежала из сада.
– Бабуля! А я ключей не нашла!
– Ты ещё реже приезжай, так и вовсе позабудешь, и где ключи лежат, и где дом стоит.
Дома Настя первым делом стала затапливать печь. Раз приехала Леночка, значит, на столе должна быть драчёна. В плите её как следует не изготовишь.
Володя вытащил и уложил на санки оба клюквенных мешка.
– Негусто, однако, – заметил он. – Знал бы, что тут столько, Саню с трактором подряжать бы не стал.
– Бабушка, это что, всё?.. – страшным шёпотом спросила Леночка. – Тут только-только самим хватит! Я же тебе говорила, что в этом году за сданную клюкву сапоги итальянские дают.
– Ноги за сапогами не ходят, – сказала Настя. – Молода была, так зараз по полмешка приносила.
– Пять рублей ведь Сане отдал, – посетовал Володя. – Ему всё равно, на тракторе сколько везти.
– Яблок возьми, – сказала Настя.
– К бесу яблоки, – вдруг оживился Володя, – ты, баб Настя, лучше скажи: лук родился?
– Родился. Возьми, сколько там надо…
За молоком и яйцами для драчёны пришлось бежать к Нюрке. Сама Настя не справлялась уже с коровой, а в этом году и кур не завела. Только поросёнка за пятьдесят рублей купила весной. Яичками, молоком и сметаной на скоромные дни приходилось одалживаться.
Леночка уныло ковырялась в сковородке. Уплывшие сапожки не давали ей покоя. Володька быстро, почти не жуя, глотал куски драчёны.
– Эх, – сказал он вдруг, – такая знатная закусь и всухую пропадает!
Настя промолчала.
– Ну ладно, не жидись, – настаивал Володька. – Я же знаю, у тебя есть.
– Ты, что ли, привёз? – хмуро спросила Настя.
Водка у неё действительно была. Целая, ещё непочатая поллитра. Но стравить её Володьке Настя никак не могла. Пора уже навоз под будущую картошку в огород вывозить, это значит, идти к Ваньке-пастуху или к одноглазому Лёхе в Андреево. А теперь, после постановления, мужики за деньги стараться не будут. Ныне в деревне без водки никуда. Не Володька же будет таскать навоз. И Настя осталась сидеть, не пошла за припрятанной бутылкой.
Володя понял, что угощения не будет.
– Жадная у тебя бабка, Ленок, – сказал он, вылез из-за стола и исчез в сенях.
Под окном затарахтел Санькин трактор.
– Вы уже? – спросила Настя. – И не заночуете?
– Я останусь до завтра, – успокоила Леночка. – А Володя поедет. Ему с утра на халтуру надо.
Настя убралась с посудой, вышла в сени. Все двери: на улицу, в хлев, кладовку – были распахнуты. Леночка, стоя посреди кладовки, сосредоточенно запихивала в мешок заплетённые в косы вязки чеснока. Два мешка с луком уже стояли рядом с клюквой. Красный от натуги Володька, обхватив двумя руками кадушку с грибами, волок её к саням.
– Кадушку-то куда? – тихо ахнула Настя.
– Не бойсь, никуда твоя кадушка не денется, – отдуваясь, сказал Володя. – Сказал, что привезу обратно, значит, так и будет.
Настя больше не вмешивалась и не помогала. Она только стояла и смотрела.
Встала на сани кадушка, рядом поместились три ведра пареной брусники и перевязанный старой юбкой короб с набранными Леночкой яблоками.
– Ой, тяжело как! – сказала Леночка. – Ведь в поезд не сядешь.
– Ничего, мужики на станции пособят, – успокоил Володя.
Он уселся на соломе рядом с вещами, обняв их, сколько мог, чтобы не попадали от толчков, и кивнул ожидающему в тракторе Сане. Трактор дёрнул, санки, оставляя в земле две глубокие борозды, потащились следом.
– Как он там справится, бедный? – сказала Леночка.
– Грибы сушёные забыли, – словно отвечая ей, проговорила Настя.
– Ничего, они не тяжёлые. Я завтра поеду – захвачу.
Настя обошла дом, аккуратно прикрывая распахнутые двери.
Володька уехал – ну и ладно. Теперь они вдвоём с Леночкой посумерничают. Загребущие всё-таки руки у парня. Надо же, дубовую кадушку уволок! И назад не привезёт. Поленится. Теперь грибы в вёдра запасать придётся. Лубянок уж не найти, остаётся опята брать. Ну так что ж, другие берут и хвалят. Опёнок, хоть и малый гриб, но тоже спорый, кучами растёт. Только сегодня, возвращаясь со мха, Настя заметила здоровенный выворотень, весь жёлтый от молодых опят. Вот и пригодится находка, всё-таки зима будет с грибами.
Леночка, отправившаяся в обход дома, спустилась с чердака.
– Что я нашла!.. – сказала она. – Там наверху ещё мои куклы лежат. Я думала, их давно в печке пожгли. А они лежат.
– Пусть лежат, – сказала Настя. – Пригодятся.
– Ты у меня запасливая! – засмеялась Леночка. – Пойдём чай пить.
Ночью спалось плохо. Вроде бы вечер прошёл как надо, за чаем и разговорами, а спалось плохо. Мыши ли громче обычного шуршали за обоями, или слишком жарко было в дважды топленной избе, но уснула Настя далеко за полночь. И почти сразу проснулась от того, что сквозь сон ей почудился тонкий, зудящий комариный писк. Хотя какие тут могут быть комары? Пропали комары давно.
Настя медленно провела ладонью по лицу и вздрогнула, почувствовав, что пальцы стали влажными и липкими. И так странно знакомо было это ощущение, что Насте померещилось, будто она различает в сплошной тьме кровавые пятна на концах пальцев.
– Зачем раздавила-то? – вспомнился Нюркин голос.
– А чтобы не хапал больше, чем унесть может…
Настя поднялась с постели. Непонятная тоска холодными пальцами сжала грудь. Шумно сдвинув стул, Настя сделала в темноте три шага, опустилась на холодные плахи пола. Где-то впереди, в красном углу висели иконы. Настя не часто вспоминала о них. По праздникам ходила в церковь в Погост, остальные дни обходилась так. Домашнее благословение не казалось святым, и когда, случалось, по одиночеству Настя беседовала с ликами, то в этих разговорах было немного почтительности. Егория-победоносца фамильярно звала судариком, Николу – старичком, Деву Марию – так и вовсе «девахой».
– Что, деваха, жалеешь своего парня-то? – спрашивала Настя, обтирая пыль. – Жалей.
И вот теперь, стоя на коленях перед невидимыми досками, Настя била поклоны, не зная, на что жаловаться, чего просить.
Леночка заворочалась под одеялом и, проснувшись, испуганно позвала:
– Бабуля, ты что?..
– Грех… – выдавила Настя.
– Да какой у тебя грех? – Леночка нашарила на столе коробок, зажгла спичку.
– Комара убила. Совсем, насмерть.
– Ты что, с ума рехнулась?!