Шооран молча слушал, неосознанно кивая головой, потом повернулся, побрел к ждущей на дороге Ай. Нигде не задерживаясь, они миновали сухие земли. Шооран молчал, и Ай не требовала объяснений. Лишь когда они остановились, чтобы обуться на пороге мокрых земель, Шооран произнес:
— Это Ёроол-Гуй, — и Ай кивнула согласно.
А ведь на самом деле это не Ёроол-Гуй, а проклятие илбэча. Легко рассуждать, что люди будут умирать как и прежде, но только от других причин. Нет ничего обыденней смерти, гибель посторонних незаметна, с ней не трудно примириться, ее легко планировать. Но илбэч должен знать, что первыми будут гибнуть его близкие. Благодарение судьбе, что живая Яавдай приносит ему больше мук, чем могла бы причинить ее смерть! Проклятие бьет больно, но уж зато теперь ему нечего терять!
Шооран мрачно усмехнулся. Сколько раз он говорил себе эту фразу, но судьба всякий раз находила, как уязвить его. Значит, найдется что терять и впредь. А пока будем мстить за прошедшее и будущее.
Отсюда легко было подойти к оконечности залива, куда он не мог добраться с той стороны. Три ночи Шооран работал, ставя по четыре оройхона за раз, а днем скрывался на только что выстроенных оройхонах. Первые сутки, пока нойт не затянул шавар, там можно было легко спрятаться. Если кто-то и обыскивал новые земли, то в нижний ярус шавара он не совался. Все это время Ай была рядом с Шоораном. Покорно ждала отвернувшись, послушно бежала, по приказу пряталась, хотя до судорог боялась шавара.
Что делалось за спиной, Шооран старался не знать. Разумеется, там рушилась с трудом созданная граница, вновь из диких земель открывался путь в страну изгоев. Шоорана беспокоили только две вещи: как бы не попасть ненароком на глаза людям и не встретиться во время дневки с Ёроол-Гуем, которому тоже вход сюда не заказан.
Расправившись с северо-западным заливом Шооран пересек страну, вбил три оройхона в случайно уцелевший боковой заливчик, а затем собрался на юг. Но прежде надо было немного поправиться с хозяйством, и Шооран, настроив суваг, вышел к людям. Два дня он ремонтировался, готовясь к новым походам, а вечерами пел, собирая не слишком обильное подаяние. Всего на отдых Шооран предполагал отвести не больше недели. Пока голод отступил, и люди сыты, надо как можно больше строить. Потом, когда болота переполнятся толпами истощавших людей, там уже не развернешься.
Но на утро третьего дня возле временного лагеря появилось полдюжины воинов.
— Вы оба пойдете с нами, — сказал командир, глядя мимо Шоорана.
— Я сказитель! — возмутился Шооран. — Ээтгон разрешил мне свободно ходить по всей стране, в том числе и по мокрым местам. К тому же, вспомнил он, — сегодня общий день, на мокрое могут выходить все.
— Ты видно с алдан-тэсэга свалился, — фыркнул командир. — Дни илбэча давно отменены. Кто их будет соблюдать, когда голод? А правитель Ээтгон как раз и приказал разыскать тебя.
— Я не пойду, — сказал Шооран и сел на склизкий камень. — Если правитель возжелал послушать мои истории, он не должен бояться промочить ноги.
Солдаты растерялись. С полминуты они переминались с ноги на ногу, не зная, что делать, потом командир послал одного из воинов с донесением. Шооран, орудуя костяной иглой, починял прохудившийся жанч. Через полчаса прибежал запыхавшийся гонец, прошептал что-то на ухо старшему. Командир недоуменно пожал плечами, но ничего не сказал. Шооран продолжал рукодельничать.
И он добился своего: из-за тэсэгов показался Ээтгон.
Уже давно молодой правитель не появлялся на людях без охраны, но сюда он пришел один, телохранители остались возле поребрика. Ээтгон был одет в цамц из соломенной пряжи и такие же тонкие, пряденные штаны. Башмаки с шипами, взятые, вероятно, у кого-то из солдат, нелепо смотрелись на его ногах. Сделав знак цэрэгам, чтобы те удалились, Ээтгон присел на корточки напротив Шоорана.
— Здравствуй, сияющий Ээтгон, — произнес сказитель.
— Здравствуй, — серьезно ответил Ээтгон. — Я хотел говорить с тобой.
— Говори.
Но Ээтгон молчал, и Шооран вернулся к рукоделью. Он успел накрепко заштопать последнюю дыру, когда Ээтгон медленно проговорил:
— Ты, должно быть последний настоящий бродяга, для которого нет жизни на сухом…
— Почему же? — не согласился Шооран. — Есть еще неисправимые. Хотя их немного.
— И среди них — илбэч, — заключил Ээтгон. Он помолчал и добавил: — Я хотел говорить с илбэчем.
— Ничем не могу помочь.
— Можешь. Ты наверняка встречался с ним. Если он человек, то он сидел среди охотников и бродяг, слушая сказки о Ване. И вы еще не раз встретитесь, ведь вы оба ходите по мокрому, а мокрых земель осталось так мало. Значит, он услышит все, что ты скажешь ему. Так передай: пусть он перестанет строить. Людям больше не нужна земля, им нужен далайн.
— Вместе с Ёроол-Гуем?
— Ёроол-Гуй — неизбежное зло. Но Многорукий — это далайн, а без него нам не прожить. Можно одеваться в солому и шерсть бовэра, можно обойтись без чавги и научиться обрабатывать кожу, не вымачивая ее в нойте. Мы научимся делать инструмент из костей умерших родителей и забудем, что такое хитин и рыбий клей. Но мы не сможем существовать без воды.
— Ты, должно быть, пересох, живя в алдан-шаваре, и забыл, что в далайне нет воды. Я ее доставал только на сухих землях.
— И все-таки, это так. Хотя влага далайна мало похожа на воду, но вода заключена в ней. Просачиваясь через поры камня, влага очищается и выступает на сухих оройхонах чистой водой. А нечистая часть превращается в нойт и выходит на мокром. Так полагают мудрецы, и в этом есть резон. Иначе, как объяснить, почему во время мягмара, когда вскипает далайн, источники наполняются водой?
— Я вижу, ты обзавелся придворными мудрецами? — заметил Шооран. — Прежде ты смеялся над ними. Я думаю, мудрецы говорят то, что ты хочешь от них услышать, ведь их хлеб в твоей руке. Измыслить можно все, что угодно. Может быть, наоборот, мягмар происходит оттого, что пришла вода.
— Это не измышления… — Ээтгон покачал головой. — Сейчас многие полагают, что засуха происходит оттого, что земли стало много, а воды не прибавилось. Это не так. Мудрецы не зря едят хлеб, они сосчитали — воды стало меньше. Дюжину лет назад — ты должен это помнить — таких засух не случалось. Тогда далайн был огромен, занимал пространство на четыре с половиной двойных дюжин оройхонов, а сухих оройхонов насчитывалось только четыре двойных дюжины. Вот воды и хватало. Но с тех пор суша выросла вдвое, а далайн усох в шесть раз. Сегодня каждый новый оройхон несет беду. Еще немного, и вода не достанется не только полям, но и людям.
— Это правда? — прошептал Шооран.
— Да. Следующая засуха будет еще страшнее, потому что один из четырех заливов высушен полностью, да и от остальных осталось одно название. — Ээтгон потер переносицу и остро взглянул на Шоорана. — Я впервые не знаю, что делать. Я не знаю, известно ли правителям других стран то, что я рассказал тебе, не знаю, надо ли сообщать им об этом. Не знаю, говорить ли народу правду или держать его в неведении целый год. Мне неведомо, о чем думает и что собирается делать илбэч. Возможно, у него свои резоны и ему наплевать на людей. Но мне-то на них не наплевать! Я не могу убить илбэча, ведь тогда, рано или поздно появится новый, и все начнется сначала. Мне надо, чтобы этот илбэч перестал строить. Тогда, может быть, что-то удастся спасти.