– Проспер Харримор не убивал мистера Стаффорда, – сказал Питт.
Она слегка нахмурилась.
– Не понимаю… Странно. Если не он, то кто же? И зачем? – Внезапно в ее взгляде промелькнула искра юмора. – Вы же пришли не потому, что думаете на меня или мистера Прайса? Вы очень эффективно доказали, что мы оба невиновны, заставив нас обвинять друг друга в убийстве моего мужа. – Она слегка отвернулась. – Не хочу сказать, что вы добились своей цели в полной мере, – это означало бы чрезмерно превознести ваши достоинства. Но, окажись мы сильнее, будь наша любовь действительно настоящей, как мы думали, вам никогда не удалось бы преуспеть. – Она пригладила рукой юбку и сняла с нее едва заметную пушинку. – Зачем вы пришли ко мне?
Питту стало жалко миссис Стаффорд. Утрата иллюзий – одна из самых страшных горестей в жизни человеческой.
– Потому что обстоятельства снова заставляют меня вернуться к тому, с чего я начал, – честно ответил Томас. – Вся полученная мною информация теперь почти бесполезна. Получается, что смерть судьи никак не связана с убийством на Фэрриерс-лейн. А если такая связь и существует, я не знаю, в чем она заключается, не знаю до сих пор. Поэтому мне не остается ничего иного, кроме как опять вернуться к подробностям, касающимся материальной стороны дела, и вновь все тщательно рассмотреть, чтобы найти возможную ошибку или нечто, прежде неверно истолкованное.
– Как это все скучно, – безразлично произнесла Джунипер. – Я, конечно, могу повторить все, что говорила прежде, если вам это может пригодиться.
И, не ожидая ответа, она монотонно опять пересказала события последнего дня жизни своего мужа: как она встретилась с ним за завтраком, как потом пришла Тамар Маколи, как он взволновался и отправился повидаться с Джошуа Филдингом и Девлином О’Нилом. Она рассказала о том, как он вернулся, о его сосредоточенном молчании, что, в общем, не было для него обычным, и о том, как они вместе пообедали.
– И он был тогда совершенно здоров? – прервал Питт ее рассказ. – Он не был сонным или необычно рассеянным? И ел, не жалуясь на боль или какие-то неприятные ощущения?
– Нет, ел он с отличным аппетитом. И еду нам накладывали с одних и тех же блюд. У себя в доме он не мог быть отравлен, мистер Питт.
– Не мог, миссис Стаффорд, я тоже пришел к такому выводу. Кроме того, мы нашли следы опиума в его фляжке. Меня просто интересует, не мог ли он пить из нее до обеда, вот и все. Я сейчас проверяю каждую мелочь…
– Да, как я вижу, вы сейчас в совершенном замешательстве, – Джунипер едва заметно улыбнулась.
Томас не мог ее осуждать, хотя эта улыбка его уязвила. Это он пролил свет на тайну, которая так искалечила ее жизнь. Если бы не его вмешательство, Джунипер могла бы и дальше смотреть на свою незаконную страсть как на великую любовь всей своей жизни. И она должна была обладать большой щедростью души, чтобы не возненавидеть Томаса за то, что он развеял ее иллюзии.
– Мне можно поговорить с его камердинером, мэм?
– Конечно. Он все еще работает у меня, хотя скоро придется его уволить. Сама я не нуждаюсь в его услугах. – Миссис Стаффорд потянула за расшитый шелками шнур от звонка и попросила слугу прийти.
Однако камердинер не смог рассказать инспектору ничего полезного. Он не видел фляжку в тот вечер, и он также не думает, что судья пил из нее до обеда. Это было не в его обычаях – пользоваться фляжкой в собственном доме, когда он всегда мог велеть налить ему стаканчик из графина, достаточно было только позвонить. Никто из других слуг тоже ничего не мог добавить к словам камердинера или к тому, что они уже говорили. Питт мог чувствовать с их стороны невысказанное презрение: прошло столько дней после всех этих опросов, а ему опять приходится рыться в старых фактах, которые он уже знает, – и до сих пор он не нашел убийцу хозяина. Питт сам к себе питал отвращение за это, он пал духом и сердился на всех и вся.
Следующим, с кем он увиделся, был судья Ливси, но Питту пришлось дожидаться аудиенции до середины дня и встретиться с ним в его конторе в перерыве между заседаниями. Ливси как будто удивился новой встрече, но не выказал никакого беспокойства и недовольства.
– Добрый день, инспектор. Чем я теперь могу быть вам полезен? Надеюсь, вы пришли не для того, чтобы доложить о новых несчастьях?
Он улыбнулся, но в лице его явно сквозила озабоченность; настроение у него было неважное, а вид – утомленный. Под глазами набухли красноватые мешки, носогубные складки стали резче и глубже, рот приобрел более жесткие очертания. Питт подумал, как тяжело судья должен был, наверное, воспринять известие об аресте Харримора. Отклонение апелляции Годмена ознаменовало пик его карьеры. Достоинство и уверенность, с которыми он завершил то дело, заработали ему почтение со стороны общества и, что было для него важнее и приятнее, уважение равных ему по положению коллег. А теперь оказывается, он совершил трагическую ошибку и исправить что-либо уже невозможно.
– Нет, – спокойно ответил Томас. – Нет, слава богу, ничего такого не случилось. Я снова пришел к вам относительно преступления, которое мне поручено расследовать. Я никак не продвинулся вперед в разрешении загадочного убийства мистера Стаффорда. Сейчас мне известно столько же, сколько и вначале.
– И я понимаю, как это вас угнетает, – заметил Ливси почти без всякого выражения. – Не понимаю, каким образом я могу быть вам полезен. Я тоже не знаю больше того, что знал с самого начала.
– Нет, сэр, я и не надеялся, что вы узнали что-то новое. Однако, возможно, я что-то упустил в прошлый раз.
– Разумеется. – Ливси тяжело опустился в кресло около горящего камина, который был зажжен задолго до того, как он вернулся из суда, и указал Питту на стул напротив; но это было не столько приглашение садиться, сколько невысказанная просьба не стоять над душой. – Пожалуйста, спрашивайте, что вам надобно. Постараюсь быть полезным. – Голос у него был усталый, и любезность обращения давалась ему нелегко.
– Спасибо, сэр.
Питт сел с неприятным осадком в сердце. Он больше не спрашивал о визите Стаффорда к Ливси и не искал доказательств того, что содержимое фляжки еще не было отравлено, когда Стаффорд ушел от него. Они истощили эту тему раньше. Томас опять начал выяснять подробности происходившего с момента их встречи в театре.
– Сначала, как вы сказали, вы заметили его в фойе?
– Правильно, но тогда я с ним не разговаривал. Было достаточно много народу и довольно шумно; смею полагать, и вы отметили это.
– Да, верно. – Питт живо припомнил возбуждение и ожидание, разговоры на повышенных тонах в фойе, постоянный шорох движения. Да, действительно, разговаривать в таком шуме было трудно. – А куда вы направились из фойе?
Ливси подумал.
– Я стал подниматься по лестнице в свою ложу, однако увидел на галерее знакомого и хотел было остановиться, чтобы поздороваться, но в эту минуту к нему подошла женщина, которая всегда казалась мне очень скучной и неинтересной особой, поэтому я отказался от этой мысли и повернул обратно; сойдя вниз, подождал пять минут, пока они уйдут, а потом сразу поднялся к себе в ложу и сидел один, ожидая, когда начнется спектакль. – Он слегка повел плечами. – Разумеется, я видел и других знакомых, занимавших свои места в соседних ложах, но не разговаривал с ними. Иначе можно привлечь к себе внимание, если говорить громко. – И с любопытством вгляделся в лицо Питта. – Неужели это для вас действительно так важно, инспектор?