Идиотов развелось великое множество. С психикой людей, уставших от боязни за завтрашний день, изнуренных погоней за жизненными благами, лишенных каких-либо высших смыслов существования, до смерти боящихся выпасть из седла, сектантам работать одно удовольствие. Они всегда будут находить расходный материал.
К сожалению, кроме Гремлина пока не удалось найти ни одного сектанта, которого можно взять под контроль и который выведет на логово.
— Получается, все нити обрублены. — Я отодвинул от себя прочитанный отчет.
— Тут вы мощно постарались, — раздраженно произнес Куратор. — Ковбои!
Да уж. Ангел Заката ушел. Ни одного ценного языка не взяли. Отработали впустую.
— Значит, премий и орденов нам не видать? — хмыкнул я.
— Смешно тебе, да? Мы в полушаге от массированной террористической атаки, которую готовят невменяемые фанатики. И когда находим базу, получаем возможность для маневра и оперативных комбинаций, командир группы «контр-террора» вдруг вспоминает, что в какой-то из прошлых жизней он был рыцарем на белом коне, и скачет спасать невинные жизни.
— Я посчитал, что это неправильно, если на наших глазах вот так просто убьют два десятка человек.
— Они сами это выбрали.
— Товарищ генерал, — сказал я. — Может, я и в корне не прав. Но есть же грань, которую даже нам нельзя переступать. Мы все-таки призваны защищать нашу страну и наших людей. И спокойно взирать на массовое убийство… Это как-то даже слишком.
— Слишком… Прикажут — и сиротский приют взорвешь. Сантименты у него, видите ли. Начитался передовиц про верховенство прав человека. Мы спецслужба, Сережа, а не лига добрых самаритян. А значит, должны быть готовы на любое преступление. Ради нашей страны. Ради государства. И ради людей этой страны.
— Ну да. Есть справедливые войны , но нет справедливых войск…
— Философ, твою мать.
— У меня был приказ действовать по обстановке.
— И обстановку ты оценил неправильно. Да еще трупов оставил больше, чем готовилось на заклание.
— Больше всего жертв требует военное искусство.
— Тебе смешно?
— Виноват, товарищ генерал.
В таких случаях Швейк рекомендовал преданно выпучивать глаза и каяться. Виноват, исправлюсь, разрешите принять заслуженную порку. Иногда лучше прикинуться дурачком, чтобы не выглядеть идиотом.
— Ладно, проехали, — отмахнулся Куратор. — Может быть, я и сам поступил бы так же… Нам нужно думать, что дальше делать.
— Пытаться по описаниям установить личность Ангела Заката и его помощников. Поднять все картотеки. Подключить международные полицейские институты. Принимать меры по установлению и отработке соучастников.
— Как ты понимаешь, эти советы — вовсе не откровение. Все делается.
— «Правдолюбы» должны осуществлять мероприятия по пополнению боевиков. Убыль у них большая. Если найти канал вербовки рекрутов, можно попытаться внедрить в Братство своего человека.
— Боюсь, Ангел закончил набор новых послушников.
— Почему?
— Скорее всего, тех, кто есть, ему должно хватить с запасом. Если часть из них он готов утилизировать путем самоубийства.
— А сколько мы вычислили его подельников. Скольких положили. Сколько сейчас в дурдоме. Должен возникнуть кадровый дефицит…
— Не грузись ерундой. Помнишь Третьего Апостола, которого должен был утилизировать твой Гремлин?
— Конечно. Что, взяли его? — с надеждой в голосе произнес я.
— Как же — взяли… Быстрый ты… Пока что только установили его личность.
Куратор вытащил флешку в виде Чебурашки на колечке.
— Изучи на досуге его досье. И прикинь, каким крючком этого сома вытянуть из-за коряги на свет божий…
Семидесятые годы двадцатого века. Крым, престижный санаторий Совета Министров СССР предназначен не для простых людей — обслуживание, номера и еда здесь по достаточно высоким для СССР стандартам.
В уютном баре, где витает запах дорогих сигарет, умиротворение и ощущение причастности к сливкам общества, чиновники и их жены, загранработники в фирменных шмотках, ну и примазавшиеся труженики торговли обступили кругом мальчонку лет восьми — белокурого, ангельской внешности. Чудо в кудряшках активно шмыгает носом.
— Что, деточка, голодный? — воркует толстая тетка завмаговского вида, гладя мальчонку по голове. — На шоколадку. Хорошая шоколадка. Ты откуда такой? Где папа?
— Папанька… — Мальчонка горестно всхлипывает. — Папанька бросил нас. Наверное, в тюрьме сейчас.
— Ой, ужас какой, — проносится тревожный шелест.
— А мама где?
— Маманька пьет. Не кормит меня. А как напьется, так и бьет. — Ангелочек шмыгает носом еще сильнее.
И тут же со всех сторон тянутся руки с пирожными, шоколадом, бутылочками пепси-колы, импортными жвачками — верх мечтаний для советского мальчишки.
Съев все, что можно, а что не съедено, то завернуто в бумажный кулек, ангелочек с достоинством удаляется. А через несколько минут в баре появляется хорошо одетая, приличная с виду женщина и спрашивает, не видели ли здесь белокурого мальчика.
— Вы его мать? — сурово вопрошают представители общественности. Презрительные взоры скрещиваются на женщине, которая из-за пристрастия к спиртным напиткам довела своего мужа до тюрьмы и морит единственное дитя голодом.
— Да, я его мать!
— Не все имеют право на детей, — сурово вещает солидный дядя.
— Говорил, что папа в тюрьме, а мама пьет? — осведомляется женщина.
— И вам совсем не стыдно?
— Да он врет все, этот крокодил. — Женщина всхлипывает от обиды. — Мы тут всей семьей в соседнем санатории отдыхаем. Так сынуля с утра уходит и всем врет про нас.
— Зачем?!
— Жвачка, кола и шоколад, — отрезает она. — Так куда этот негодяй маленький пошел?..
С раннего детства Терентий Аделунг был бессовестным вралем. Притом в отличие от совестливых вралей, врущих из любви к искусству, он врал исключительно из прагматичных соображений. С раннего детства осознал великую силу лжи. И понял, как можно неплохо пристроиться.
Это врожденное качество. Такому не учат. Это или дано, или не дано. Аделунгу это было дано.
Сколько он себя помнил — врал всегда. Одно время его сильно били за это, поэтому он стал врать с оглядкой и осторожностью. Стал просчитывать шаги.
В детстве он понимал, что для полного счастья ему нужны жвачка, кока-кола и швейцарский шоколад. В юности ему понадобились американские джинсы и кожаные куртки. Позже он понял, что ничего этого ему не надо — ему просто нужны деньги. Есть деньги — будет все.