На таких, как я, спрос был всегда. Вы думаете, что если человек придумал универсальный трансформатор мусора, на улицах стало меньше всякого хлама? Ха!
Вацлав Хорка, мусорщик.
Манчестер, 2087 год
14:1 Крик. Отчаянный крик существа, стоящего на пороге гибели. Еще через секунду он понимает, что это его собственный крик. Уже целую вечность не меняющий своей тональности, этот протяжный вой неожиданно переходит в сухой, захлебывающийся кашель, и Стивен начинает задыхаться.
Потом вспыхнул нестерпимо яркий свет, тьма перед глазами с треском порвалась на куски, и мир закружился, наваливаясь со всех сторон незнакомыми очертаниями. Чувство было такое, словно он из плотного мешка был вытряхнут в кастрюлю с супом, большой кипящий котел. Следом пришла боль.
Тело обожгло, как будто кожу окатили кипятком, причем не только снаружи, но и, странным образом, изнутри. Стив опять закричал, почти не узнавая своего голоса. Рванулся, выгибаясь в дугу, стараясь сбить охвативший его тело огонь, но обессиленно рухнул обратно на раскаленный металл, схваченный за руки и ноги страшной нечеловеческой силой.
— Дай-ка сюда еще пару кубиков нашей любимой синей дряни, детка Снуп. Я, конечно, многого ожидала, но такими темпами парень сломает себе конечности, — хрипловатый женский голос родился совсем рядом, буквально над ухом. Проступил сквозь боль, мгновенно вплетясь в охвативший водоворот ощущений. Крик снова утих, и Стэнделл замер, по-прежнему выгибаясь дугой, лишь бы не прикасаться к обжигающей поверхности. — Снуп, шевелись, сонный ты засранец! — В левую (или в правую?) руку ткнулся стеклянный холод, и мышцы внезапно размякли, роняя тело на жесткий стол. Теперь, когда по рукам разливалась спасительная прохлада и боль не так терзала, он уже смог определить, что это был именно стол. Скорее всего — хирургический.
Огни и образы перед глазами стали четче, но от этого завертелись еще быстрее, и Стив смежил веки, с благодарностью проваливаясь в полутьму спокойствия. Пламя исчезло, и только острое покалывание по всему телу продолжало напоминать о перенесенных только что муках. Рядом кто-то был — неясные голоса и звуки шагов, бряцание железа о железо, шум капающей воды, негромкий смех, разлетающееся эхо. Вдали на старом заикающемся проигрывателе играла тяжелая музыка, громкая и ритмичная. Стив рассеянно прислушался, с неожиданной уверенностью определив, что находится в просторном, скорее всего прямоугольном зале с высоким металлическим потолком и таким же полом. Окон в помещении не было. Он знал это так же точно, как если бы открыл глаза, да. Просторный зал, а вокруг него восемь человек. Трое из них женщины, половина присутствующих расположены от стола дальше, чем десять метров, остальные же совсем неподалеку. Часть людей, безусловно, вооружена — звук прикосновения человеческой руки к оружию он не мог спутать ни с чем на свете.
Мысли эти пришли настолько внезапно и естественно, что он даже не успел удивиться. А когда осознал, о чем сейчас подумал, со странной легкостью безоговорочно поверил, как в должное. Поначалу захотев испугаться новым ощущениям, понял, что не может, вернее — не хочет этого делать. Еще позже понял, что действительно не может бояться себя. А вот это, как ни странно, на какое-то мгновение напугало.
Незнакомые (родные) ощущения приходили одно за одним, наполняя душу смятением и непониманием, но воспринимались, как нечто хорошо знакомое, просто забытое. Сквозь закрытые глаза он разглядывал пятна света, позволяя своим мыслям течь свободно.
Происходящее с ним на этом столе можно было сравнить с ощущениями человека, неожиданно раскрывшего обман всей его жизни. Понимая, что сравнение не блистает остротой, Стивен тем не менее представил себя этим человеком. Как если бы он выпустил на улицу свою жену, лучшего друга, мать и любимую собаку, прикрыл на секунду дверь, затем открыл ее, и в следующее мгновение впустил в дом совершенно незнакомых людей и животное…
— Вычеркни из своей жизни все, что ты видел и знал до этого момента.
…Совершенно незнакомых, но тем не менее продолжающих играть роли его близких. Действительно остающихся близкими.
— Забудь все, что видел и запоминал прежними глазами.
…Они смеются и разговаривают, обсуждая неоконченную за ужином тему, а он застыл в дверях, как идиот, шокированно глядя в незнакомые лица и понимая, что что-то не так.
— Тебе лгали.
…Они проходят в дом, берут свои любимые вещи и продолжают заниматься привычными делами.
— Это не дурацкий розыгрыш. Это мудрая рокировка.
…Он смотрит в зеркало, видит в нем прежнего себя и понимает, что наконец-то рехнулся, а абсолютно незнакомый пес жмется к ноге…
— Это правда. Но раньше ты не мог увидеть ее всю…
Так и чувства, восприятие окружающей действительности, слух, обоняние, ощущения кожи. Все новое, но родное. Вслед за ними Стив почувствовал свое тело. И вновь история повторилась. Словно помещенный в иную, чем прежде, оболочку, Стэнделл медленно сканировал себя, ни в одном месте не узнавая. Молодое, необычайно сильное, гибкое и умелое тело настолько хорошо подчинялось приказам, что одно только это запрещало верить. Ощущения неловкости и плохой физической формы внезапно превратились именно в ощущения, намеренно внушаемые Стивом самому себе. Это словно обнаружить, что уже лет пятнадцать ходил по улицам со связанными ногами и пытался рисовать картины в наручниках. А вот то, что открылось следом, ему определенно не понравилось, хотя и вошло в родной дом с видом полноправного хозяина. Вошло вместе с женой, матерью, другом и псом. Стивен понял, что это тело совсем не предназначено для рисования картин.
Оно предназначено для убийства. Оно было создано именно для этого.
Перед внутренним взором Стэнделла возникло безгранично мудрое око, огромное, висящее в пустоте ледяного космоса. Окружающий мир исчез, оставляя его один на один с видением. Взгляд этого ока проникал глубоко внутрь души, в одно мгновение принудив держать ответ за все смертные грехи, совершаемые им и столь же неведомые ему… Но видение исчезло столь же внезапно, как и появилось, и Стивен с горечью понял, что способен подавить в себе практически любую эмоцию, от религиозного трепета и экстаза, до… любви и душевной привязанности. Угрызений совести, самобичевания и признания вины более не существовало.
Затем его мысли свернулись в цветные спирали, канув в бездонную черную дыру. С резким свистом в ушах действие наркотика прекратилось, и тело Стэнделла вновь ощутило под собой до судорог холодный стол.
Стивен подавил боль, выяснив, что сделать это не сложнее, чем задуть спичку. Стало спокойно и легко, немного прохладно, но он сосредоточился, после чего пропал и легкий озноб. Еще не до конца сориентировавшись во вращающемся над головой мире, Стив улыбнулся, останавливая сумасшедшую карусель. Своему телу можно внушить все, что угодно — от дикой боли, до полнейшего безразличия к ней, от холода до нестерпимого жара. Тело слушалось его, словно идеально отлаженный музыкальный инструмент, на каждое пожелание откликаясь целыми кантатами чувств и ранее не испытанных ощущений. Нужно было только знать, на каком языке с ним разговаривать, как убеждать. Стивен знал этот язык, знал в совершенстве. Он отлично представлял себе, когда необходимо до полной потери крови отключить болевые ощущения, а когда нужно оставить их, словно биологический маяк, все еще доказывающий организму, что если он в состоянии болеть, то он все еще в состоянии жить. Как же раньше он был не в состоянии видеть в себе подобные умения?