В гильзе еще достаточно денег. Если бежать не придется, что очень похоже, то, по крайней мере, надо позаботиться о собственном здоровье. Трудно выдержать пять лет одиночного заключения. Можно сойти с ума. Поэтому необходимо хорошо питаться, и с первого же дня заключения я должен подчинить свое тело и сознание строго продуманному и выверенному распорядку и линии поведения. Насколько это возможно, следует оставить мечты о воздушных замках, особенно в дневное время. Не тешить себя идеей мести. Значит, с сегодняшнего дня мне необходимо готовить себя к суровому наказанию, жестокому испытанию, из которого я обязательно выйду победителем. Да, злоба моих преследователей ни к чему их не приведет. Я выйду из одиночки умственно и физически полноценным.

Избрав себе линию поведения, я приободрился и обрел спокойствие. Ласковый ветер, гулявший по палате, коснулся меня и принес облегчение.

Клузио тонко чувствовал те моменты, когда я не был расположен к разговору. Поэтому он не мешал мне и много курил. На небе показались звезды. Я спросил его:

– С твоего места видны звезды?

– Да, – сказал он, немного наклонившись. – Но я бы предпочел не смотреть на них, они напоминают мне о тех, что сверкали над нами во время побега.

– Не беспокойся, мы увидим тысячи звезд в следующий раз.

– Когда? Через пять лет?

– Клузио, скажи, а разве не стоит прожитый нами год пяти лет одиночки? Наши приключения, люди, которых нам довелось встретить? Ты предпочел бы остаться на островах с самого начала и не бежать? Конечно, то, что нас ждет, не сахар, но неужели ты сожалеешь о том, что решился бежать? Скажи прямо: сожалеешь ты или нет?

– Папи, ты забываешь об одном: ты провел семь месяцев с индейцами. Если бы я был с тобой, я бы тоже так думал. Но я-то сидел в тюрьме.

– Прости. Я забываюсь. Вечно витаю где-то в облаках.

– Да нет, ты вовсе не витаешь. Несмотря ни на что, я все-таки рад, что мы бежали. У меня ведь тоже было несколько незабываемых минут. Беспокоит только, что́ меня ждет в чреве «Людоедки». Пять лет – пройти через это почти невозможно.

Я рассказал ему, какую линию поведения я себе придумал. Она нашла в его сердце положительный отклик. Я был счастлив, что таким образом мне удалось поддержать в нем моральные силы. Через две недели мы предстанем перед судом. Ходили слухи, что председательствовать будет один майор, человек жесткий, но справедливый. Он уж так просто не проглотит ту стряпню, что приготовила администрация.

Матюрет сидел в одиночной камере дисциплинарного блока со дня нашего приезда. Мы с Клузио решили отказаться от услуг надзирателя в качестве защитника и постановили, что я буду выступать за всех троих и вести нашу защиту.

Трибунал

Утро. Мы побриты и пострижены. Одеты в новую полосатую красно-белую арестантскую форму. На ногах ботинки. Стоим во дворе и ожидаем вызова в суд. Две недели назад Клузио сняли гипс. Он ходит нормально и даже не хромает.

Военный трибунал начал заседать с понедельника. Сегодня суббота. За пять дней рассмотрено несколько дел. Заседание по «делу о муравьях» продолжалось целый день. Обоим вынесен смертный приговор. Этих парней я больше не видел. Братья Гравили получили по четыре года (за недоказанностью акта каннибализма). Процесс длился полдня. По другим делам, связанным с убийством, давали от четырех до пяти. В целом, по четырнадцати подсудимым приговоры были суровыми, но в пределах разумной объективности. Слушание начиналось в половине восьмого. Нас ввели в зал суда. Почти сразу же с другой стороны в зал вошли майор в форме песочного цвета французских колониальных войск на верблюдах, за ним престарелый пехотный капитан и лейтенант – помощники майора.

Справа от судей – надзиратель в чине сержанта и капитан, представляющие обвинение со стороны администрации.

– Слушается дело: «Шарьер, Клузио, Матюрет».

Мы всего лишь в четырех метрах от судей. Времени было достаточно, чтобы хорошо разглядеть майора: ему около сорока или сорока пяти; пустыня испещрила и высушила его лицо, посеребрила виски; широкие черные брови нависают над красивыми черными глазами, которые прямо и внимательно смотрят нам в лицо. Настоящий солдат. Ничего злого и недоброго в его взгляде нет. Он испытующе оглядел нас и через две-три секунды составил свое мнение о каждом. Наши взгляды встретились, и я невольно опустил глаза.

Капитан, представлявший администрацию, построил свое обвинение по принципу кавалерийской атаки, почему и проиграл. Он квалифицировал наше нападение на надзирателей как покушение на их жизнь. Просто чудо, уверял капитан, что араб остался в живых после стольких ударов. Он допустил и другую ошибку, сказав, что за всю историю исправительной колонии никто из осужденных не бесчестил имя Франции так далеко от ее владений, как мы.

– Вплоть до самой Колумбии, месье председатель! Эти люди прошли две тысячи пятьсот километров. Тринидад, Кюрасао, Колумбия. Во всех этих странах их жители наверняка наслушались самой грязной лжи об управлении французскими исправительными колониями. Я прошу вынести два приговора по совокупности отягчающих обстоятельств общим сроком восемь лет: пять лет за попытку совершения убийства, с одной стороны, и три года за побег – с другой. Это касается Шарьера и Клузио. Для Матюрета я прошу три года за побег, поскольку материалами следствия установлено, что он не участвовал в покушении.

Председатель: «Трибунал желает услышать короткий по возможности рассказ об этой очень длинной одиссее».

В своем рассказе я опустил эпизод плавания по Марони. Я начал с морского путешествия на Тринидад. Описал семью Боуэн, их доброту к нам, процитировал замечание шефа полиции Тринидада: «Британские власти здесь не для того, чтобы судить о французской исправительной системе. Единственное, с чем мы не можем согласиться, так это с выдачей преступников Французской Гвиане. Поэтому мы вам и помогаем». Я рассказал о Кюрасао, отце Ирене де Брюине, о случае с мешком с флоринами и о Колумбии – как и почему мы там очутились. Затем несколько слов о моей жизни с индейцами. Майор слушал не прерывая. Он только попросил рассказать подробнее о моем пребывании у индейцев, его чрезвычайно заинтересовали некоторые детали. Потом я говорил о тюрьмах в Колумбии, особенно о подземелье в Санта-Марте, подтопляемом водой.

– Спасибо. Ваш рассказ прояснил кое-что для суда и определенно нас заинтересовал. Объявляется перерыв на пятнадцать минут. Однако я не вижу ваших защитников. Где они?

– У нас их нет. Прошу вашего разрешения на проведение собственной защиты и защиты моих товарищей.

– Вы можете это сделать. По положению это допускается.

– Спасибо.

Через четверть часа заседание трибунала возобновилось.

– Шарьер, – начал председатель, – суд разрешает вам вести собственную защиту и защиту своих товарищей. Однако мы вас предупреждаем, что суд лишит вас слова, если вы будете вести себя неуважительно в отношении представителя администрации. Вы можете защищаться совершенно свободно, но в рамках допустимых выражений. Вам предоставляется слово.