Шэнь, подобрав соскальзывающие по металлу мокрые ноги под себя, поднялся. Он продолжал испепелять взглядом полковника. Ничего, Хэ не сахарный, не растает.
– Вердикт трибунала будет однозначным, гражданин Цу Мин Шэнь, – негромко, но отчетливо произнес Хэ.
– Я – человек! – резко подняв голову, выкрикнул Шэнь и прыгнул, нацелившись на кобуру, висевшую на поясе полковника. Вайс, не знавший китайского, снова услышал то самое «во-герен».
Вряд ли он смог бы сделать что-нибудь со скованными за спиной руками, но реакция Хэ была молниеносной. Палец полковника дважды дернул курок, пистолет изрыгнул сизый пороховой дым, и Шэнь, закатив глаза, медленно опустился на палубу. На груди дезертира, пачкая промокший мундир, носить который он теперь недостоин, расплывались два алых пятна.
Есть хотелось очень сильно. Но это ощущение было привычно и больших душевных страданий не доставляло. Вообще с душой был полный порядок – впереди маячила цель, почти ясная и четкая. Времени для простоя и самокопаний не оставалось ни минуты. Моралес был доволен.
Он шел по узкой дороге, кое-где проваливающейся в глубокие разломы и трещины – в таких местах приходилось делать длинный крюк в поисках подходящего перехода на ту сторону провала, – не обращая внимания на усталость и боль. Главное – не раздумывать, не уговаривать себя, что все плохо, что нужно остановиться, на чуть-чуть, хотя бы на пару минут, расслабиться и дать отдых больной ноге. А ведь организм протестует, требует от разума, чтобы его услышали, пытается бастовать – несколько раз раненую ногу сводило судорогой. Но останавливаться нельзя, если остановишься – больше не встанешь. Второй раз его истерзанное тело начать борьбу за выживание не сможет. На это просто не осталось сил.
Тело работало словно автомат: левая рука с палкой вперед, следом нога, в которой была только боль – это мешало, Моралес не чувствовал ногу и без дополнительной опоры упал бы, – следом здоровая нога, опора переносится на палку. Боль в левой подмышке, куда вонзалась рогатина импровизированного костыля при каждом шаге, была даже в радость, она будила сознание, норовящее провалиться в небытие. Нельзя останавливаться, даже темп сбрасывать нельзя.
Точное расстояние до Стоунвиля Моралес не знал. Он давно потерял ориентацию, рамки восприятия, траченного интоксикацией и потерей крови, сузились до ширины дорожного полотна. Единственное, в чем он был хотя бы относительно уверен, что дорога выбрана правильно. Всем остальным забивать голову не нужно – дорога в любом случае выведет в Стоунвиль.
Хоакин бывал в городке раньше, еще до землетрясения, развалившего континент на части. В здешних краях Стоунвиль, названный так по основному роду занятий первых его поселенцев – рядом располагался карьер Всемирной рудной компании, где добывали камень, – был аналогом Кайфограда, выросшего у таинственного полигона «Науком» №13. Правда, Хоакин ничего не слышал ни о Кайфограде, ни о полигоне №13, поэтому сравнить ему было не с чем. В Стоунвиле предлагались развлечения на любой вкус. Как легальные, так и те, за которые вполне можно было угодить в гости к Моралесу, в не столь далекую отсюда «Африку».
Да, Хоакин помнил визиты в этот пыльный, облезлый, выгоревший под палящим солнцем до полного бесцветья городок. Помнил девочек в салоне мадам Лауренты, выпивку в баре на первом этаже того же салона. Девочки всегда побаивались его. Все, кроме Миранды. Хоакин ходил к Лауренте только ради нее – милое и нежное создание, настоящая девчонка, а не какой-нибудь трансер. Но с ней он никогда не спал, это казалось ему святотатством. Да и вообще – Стоунвиль не место для таких, как Миранда. Каждый раз, заходя к мадам Лауренте, Хоакин думал, что поможет девушке выбраться. Но не знал – как. Забрать ее он не мог: у него другой путь и в его жизни нет места любви. Моралес не умел помогать, его призванием было воздать должное ублюдкам.
Только сейчас он шел в Стоунвиль не к Миранде. Там была контора СБА, центральное, так сказать, звено на все окрестные трущобы. Фактически большинство карьеров в округе принадлежало корпорациям, а значит – Анклавам. Соответственно, охраной порядка на переданных африканскими государствами в аренду корпорациям территориях занималась СБА. Охранять тут особенно нечего, порядка все равно никакого. Но головная структура, вроде как руководящая всем процессом, была. И располагалась она именно в Стоунвиле.
Понятно, что никакого Управления теперь в городке нет. Да и от самого городка вряд ли много чего осталось. Но Хоакину требовалось другое. Он хотел найти то, что наверняка хранилось у этих неудачников, собранных здесь со всех отделений СБА – кто-то провинился, кто-то просто рылом не вышел. Там должен быть длинноволновой аварийный передатчик. Старинный, как антиквариат имеющего филиалы по всему миру салона «Шельман, Шельман и Грязнов», но надежный и работающий без всякой сети. В «Африке» такой тоже был, но ему не повезло – несмотря на прочный титапластовый корпус, передатчик не выжил после прямого падения на него балки перекрытия. Удар груды бетона в несколько сотен тонн массой не выдерживал даже титапласт.
В Стоунвиле управление СБА квартировало, как и остальное население городка, в каркасном пластиковом сарайчике. В подобных местах все было временным – выгребли камень, и больше Стоунвиль никому не нужен. И это на руку Хоакину: в утлом сооружении просто не было деталей, которые могли повредить аварийный передатчик. Главное, чтобы не подвел аккумулятор.
Но о передатчике лучше не думать. Идти через раскаленную саванну к какому-то передатчику, будь он хоть трижды аварийным, совсем не хотелось. Хотелось лечь, закрыть глаза и поспать. Хотя бы немного, хотя бы часок, лучше – два. Но не идти к передатчику.
Лучше думать о Миранде. О том, какая у нее гладкая кожа и какие красивые глаза. Огромные и голубые, как два озера. И хотя Хоакину сравнить было не с чем – живя в Рио, он особенно не обращал внимания на женщин и вообще вел предельно целомудренный образ жизни, – он был уверен, что таких, как Миранда, больше нет нигде.
Там можно будет и отдохнуть, в салоне у мадам Ларенты. Поспать, поесть. Может быть, пообщаться с Мирандой. Просто поговорить… Но сначала найти передатчик.
Хоакин понял, что мысли начинают путаться. Только бы не упасть, надо выбирать дорогу, чтобы не споткнуться. Встать он уже не сможет. Пока тело, как автомат, идет, нельзя позволить ему отключиться.
Если Хоакин правильно представлял собственное местоположение, от того места, где он выбрался из разлома, до Стоунвиля было километров сорок-пятьдесят. Не больше. Если он ошибся, то городка не видать – лишний десяток километров Хоакин просто уже не осилит. В правильности направления сомневаться не приходилось: несколько часов назад он миновал развилку, на которой стоял выцветший указатель с надписью «Стоунвиль». Там еще было указано расстояние, но ниже названия краска облупилась, и цифру не удалось разобрать. Какая разница? Если знать точный размер дистанции, цель ближе все равно не станет.
В городок он пришел на закате. Солнце заливало саванну ярким рубиновым светом, в Стоунвиле только-только начинали загораться неоновые огни, аляповатыми пятнами разукрашивающие убогие пластиковые фасады. Настоящая жизнь лишь начиналась. Работяги вернулись из карьера пару часов назад, успели принять душ, приодеться и сейчас сидели во всевозможных кафешках и барах, утоляя голод и надираясь дешевым пойлом в стельку. Завтра-то выходной. И как это Хоакин забыл, что сегодня пятница?