– Звонили люди эмира, – сообщил голос внутри головы – на «балалайку» пришел вызов Мэла Крайтона, заместителя по финансовым вопросам. – Они готовы предоставить нам еще четыре гигаватта при условии, что мы увеличим поставки модифицированных дизелей на двадцать процентов.
Мортенс с силой хлопнул себя по лбу, потом дважды по обеим щекам. Это немного взбодрило. Стимуляторы он пока не пил – врачи запретили после срыва, который произошел две недели назад. Два дня выпали из памяти Мортенса. По свидетельствам очевидцев и собственной «балалайки», он вел себя вполне адекватно, руководил процессом и отдавал весьма здравые приказы. Но он ничего не помнил об этих днях, как будто на это время его тело взял взаймы кто-то другой. Медики объяснили, что мозгу – хоть со стимуляторами, хоть без – все равно требовался отдых, стимуляторы только удлиняли период активности. Для компенсации требовался более длительный отдых, чего Мортенс позволить себе не мог.
Кофе – настоящий, черный – не помогал. От дорогущего напитка только начинали дрожать руки, а спать все равно хотелось. Слишком большая доза. Только чего: кофе или работы?
– Почему они не хотят обсудить этот вопрос с Ульссоном? В СБА не производят дизели.
Мортенс понимал, почему решения хотят именно от него, но ему до чертиков надоело держать на себе весь Анклав. Тем более после того, как оказалось, что он – всего лишь послушная марионетка в руках верхолазов. Еще не прошло и месяца, как Койман, тот же Ульссон и еще ряд других значимых фигур показали директору СБА, кто здесь хозяин.
Они предвидели, что Мортенс захочет полной власти над Анклавом. А может быть, ждали не его, а того же эмира – кто теперь расскажет? Они предвидели и подготовились, внедрив во все оцифрованные процессы на производстве специальное кодирование. Филгорн лично потел часов пять, прежде чем с виноватой рожей развел руками – сделать было ничего нельзя, коды не расшифровывались. Вариант «не доставайся же ты никому» не подходил – уничтожить сеть производств Thunderhall означало быструю и неминуемую смерть Эдинбурга как самостоятельной единицы. Как Анклава.
Мортенс не был идиотом, поэтому на условия верхолазов, поскрипев зубами, согласился. И взвалил на себя весь груз ответственности по управлению Анклавом, как было велено. Теперь все, как он и хотел – директор СБА заведовал не только безопасностью, но и остальными направлениями. Работал мэром. Тьфу – клоуном для верхолазов он работал, вот кем!
Его не выгнали и не убили. Хотя вполне могли это сделать. Мортенс был уверен, что, если бы не Койман – человек мудрый и дальновидный, несмотря на свойственную ему склочность, – то он вряд ли дожил бы до сегодняшних дней.
Сразу после Катастрофы, когда улицы заполнились обезумевшими кто от отчаяния, кто от безнаказанности и вседозволенности людьми, когда две трети продукции, которую производил Анклав, оказались никому не нужны, когда стало негде жить и нечего есть, именно Мортенс решил проблему. Именно директору СБА хватило выдержки и мужества не начинать стрельбу и наведение порядка силой, а разработать и воплотить в жизнь целую программу по восстановлению инфраструктур.
Эти самые инфраструктуры работали из рук вон плохо до сих пор. Но они работали: две пищевые фабрики продолжали производить еду – бесплатную для граждан Анклава, верхолазы состроили недовольные мины, но согласились; переговоры с Шеффилдом и с эмиром Шотландии увенчались успехом, и Мортенсу удалось получить гарантии в неприкосновенности Эдинбурга и выторговать электроэнергию, дефицитную даже в Британском халифате, богатом на атомные станции, которой хватило бы на что-то еще, кроме работы основных производств. Расплачиваться за это пришлось верхолазам. Но так было всегда – богатые собирали урожай, продавая всякую дрянь беднякам, а взамен были вынуждены отдавать часть заработанного, чтобы чувствовать себя спокойно. Времена настали трудные, поэтому и расходы возросли.
Нынешний Эдинбург буквально держался на директоре СБА, на его авторитете среди граждан Анклава и правителей провинций Британского халифата. Койман рассудил правильно (а может быть, это был вовсе и не Койман) – без Мортенса непрочный мир и только зародившаяся стабильность будут разрушены, и придется строить отношения заново. И не факт, что получится.
Поэтому штурм производств афишировать не стали. Тем более что бойцы Мортенса тоже особого шума не производили. Они собрались в кабинете Коймана – Мортенс, Филгорн и Пракаш со стороны СБА и девять верхолазов, судя по всему, все, кто был посвящен в наличие кодирующих сеть Thunderhall программ. Поговорили и пришли к общему знаменателю. Теперь приходилось расхлебывать.
– Хорошо, переключи их на меня, – ответил он, наконец, Крайтону. Заместитель стоически ждал, не реагируя на риторический вопрос начальника.
Картинка на наноэкране сменилась – подключилась вторая линия, на которой ждал ответа младший сын эмира Шотландии Абдель. Мортенс оценил отношение эмира. Ну что ж…
– Здравствуйте, дорогой мой Абдель, – Мортенс расплылся в улыбке.
– Салям, дорогой Мортимер, салям. – Тон сына эмира был скорее недовольным, чем приветливым.
Ну конечно же, папаша заставил недоноска бросить развлечения и заняться делом. Интересно, он на самом деле думает, что Мортенс не знает, как подобает здороваться сыновьям эмира с людьми положения директора СБА, или нарочно показывает свое отношение?
– К сожалению, любезнейший Абдель, – Мортенс вложил в обращению столько неприязни, сколько сумел, – мы не можем предложить больше десяти процентов. Вы же понимаете – на планете кризис.
Никуда он не денется – дизели в Шотландии на вес золота. Транспортировка двигателей из других Анклавов, даже из не столь далекого Франкфурта, увеличит стоимость раза в четыре. Так что деваться тебе, дорогой Абдель, некуда. Придется получить от папаши по попке – не договориться тебе, родной, о двадцати процентах.
А электроэнергию они все равно дадут. Немного, возможно, поартачатся, но дадут – иначе не получат не то что дополнительные двадцать процентов, но и того, что получали сейчас, им будет не видать как своих ушей.
– В энергетической отрасли кризис разгулялся больше всего, – Абдель не скрывал своего раздражения.
Сколько этому щенку лет? Мортенс видел его всего пару раз, и то мельком. Абдель показался ему совсем пацаном – лет девятнадцать-двадцать, не больше. Похоже, эмир ошибся в отпрыске: переговоры тот безбожно провалил.
– Да, разумеется, – Мортенс сделал вид, что не понял слов Абделя, – без экономичных дизелей сейчас никуда. Батареи Ллейтона, похоже, навсегда ушли в прошлое.
Ему показалось, или Абдель действительно поперхнулся?
– Вы же понимаете, дорогой Мортимер, нам нужны машины – восстановление атомных станций невозможно без хороших машин. Может статься, мы могли бы договориться о пятнадцати процентах?
– Упрек портит доброе дело, – с отеческим укором в голосе произнес Мортенс.
Он загрузил в свою «балалайку» длиннющий список арабских пословиц и использовал их при любой возможности на переговорах с шотландцами. Обычно это приводило их в замешательство на несколько секунд, в течение которых Мортенс мог насладиться тишиной и отсутствием льющихся изо ртов «дорогих британских друзей» слов, липких и сладких, как мед, но опасных, как цианистый калий.