Плотник-из-прошлого, совсем недавно выбравший себе новый сетевой псевдоним, ведет чуть более молодого ибн Шавката по коридорам памяти. Он верит в возможность создания цифрового Грааля. Он верит в могущество силы, которой открывает двери. И он верит в потенциал выбранного инструмента.
– Знаешь, Муджалид, – говорит глава группы «Кромлех» в голове своей более поздней версии, – еще одним феноменальным свойством любой картины является ее уникальность. Неповторимость, даже несмотря на существующие копии и официальные реплики. Именно это свойство заставляет обычных людей выстаивать очереди в музеи с шедеврами изобразительного искусства. Оно же вынуждает верхолазов выкладывать миллионы европейских динаров на аукционах по продажам великих полотен.
Он останавливается и шепчет, чтобы не услышали рядовые граверы и машинисты, работающие на «Кромлех», но не подозревающие о святотатственных опытах и экспериментах. Мария Нейк ворочается в гробу. Сверкают сетевые молнии, призывая кару на головы еретиков. Сорок Два готовится лично узреть результаты. Орландо Бифорд-из-прошлого совершенно серьезно смотрит в глаза Кончара, для убедительности взяв товарища за плечо.
– И я уверен, что картины, как если бы обладали собственным сознанием, пользуются своей уникальностью и проявленным вниманием, – продолжает он, понизив голос. – Они, точно вампиры, впитывают человеческие эмоции, радость, слезы, отчаянье и восхищение, становясь еще богаче и сильнее. Каждый последующий зритель получает волну не только авторского замысла и родниковой сути, которыми пропитана работа, но и отражение тысяч эмоций тех, кто восхищался картиной ранее. Восхищался или ругал, в данном случае векторы равносильны… И если мы хоть на секунду поверим, что картина жива, это будет означать, что породить ее способно исключительно нечто живое. Поэтому…
Муджалид прокашлялся, тактично привлекая внимание друга. Поерзал на своем месте во втором ряду, многозначительно нахмурился.
Осознав, что замолчал почти на минуту, Плотник хрустнул пальцами и потер виски.
– Простите. Память туманит рассудок, будь оно неладно… – Скрипнув стулом, он придвинулся к аудитории, высоко подняв голову. – Да, я пока не знаю наших новых задач. Но я знаю одно. Когда их время настанет, мы… или наши потомки явят миру чудо Цифры. Отделят тех, кто прикрывался текстами Поэтессы, от по-настоящему верящих в мощь Цифры. Заставят нейкистов иначе взглянуть на сверхсущность, которой они привыкли повседневно пользоваться, ничего не давая взамен… Когда случится этот момент? Я не знаю, и я снова честен с вами.
Он мягко поднялся на ноги, пригибая голову, чтобы не удариться о потолочный светильник. Люди, похожие на горсть уцелевших солдат императорской армии, выслушивающих последнюю перед атакой речь, жадно наблюдали за своим «генералом», впитывая каждое слово.
– Но до той поры я не перестану калибровать «Сингулярику», – поделился Плотник, звонко и уверенно хлопнув в ладоши. – Пока хватает сил, не перестану пополнять ее базы, настраивать «поплавки» и искать для Цифрового Творца самые качественные краски. И когда час Цифры пробьет, она сама объявит нам об этом…
Он легко поклонился, намекая на окончание «проповеди».
Восемнадцать человек, сидящие перед Бифордом на старенькой мебели, вытянули вперед кулаки с оттопыренными вверх большими пальцами, застучав ими друг о друга в старинном, почти забытом жесте одобрения. Затем комната наполнилась грохотом отодвигаемых стульев и лавок, негромкими голосами и шорохом одежды. Декомпиляторы потянулись к выходам, вполголоса обсуждая новое поучение создателя машины…
Муджалид, позволив человеческому потоку окружить себя и иссякнуть, встал последним. Подошел к столу, возле которого Бифорд допивал остывший кофейный напиток. Лоб Кончара рассекала глубокая вертикальная морщина, заведомо не предвещавшая доброго расположения духа. Дождавшись, пока помещение для брифингов покинет последний машинист, ибн Шавкат заглянул в лицо товарища.
– Позволь узнать, дружище, что это сейчас было? – Силовик группы казался обескураженным и задумчивым. – Хочешь намекнуть остальным про новую картину, не так ли?
Плотник, на Кончара взглянувший сверху вниз, непонимающе нахмурился. Поставил чашку на стол, невольно покосился на дверь.
– Ну, вот чего ты привязался, Муджалид? – Последние хлопья воспоминаний кружились в голове, словно снег. Левую половину груди сдавило. – Ты знаешь меня не первый день, я не проповедник. Мне далеко до вудуистских архиепископов с их проникновенными обращениями к пастве. Я не знаю, как вести за собой людей, я просто выплескиваю то, что накипело на душе…
Несколько секунд похожий на тролля машинист молчал. Просто стоял рядом, спрятав многократно переломанные пальцы в карманах просторных шортов. Затем качнулся на пятках, издали поинтересовавшись:
– Значит, ты действительно веришь в пришествие Красного?
Плотник сжал губы, без стука возвращая пустую кружку на стол. Иногда старший офицер группы обнаруживал проницательность, неподвластную самому Бифорду. Или Орландо в самом деле боялся признаться в очевидном даже себе?..
Уводя разговор от прямого ответа, он задумчиво покачал головой. Подошел к пульту на стене, до минимума выкручивая мощь кондиционеров и делая верхний свет тусклее – в обычные дни убежище экономило драгоценную электроэнергию.
– Я поражаюсь тебе, старина… – хмыкнул длинноволосый, не поворачиваясь к силовику. – Ты лично стоял у истоков. Видел неподдельный ужас на лице Пророка. Побиваемый камнями, ты бежал из стана нейкистов через половину земного шара, только чтобы продолжать дело декомпиляции. И ты снова не веришь ей?
Теперь задумчиво замолчал Кончар. Лидер группы не первый раз, в свойственной ему привычно витиеватой форме, обвинял товарища в неверии собственным глазам. И причина этого крылась в том, что ибн Шавкат до сих пор действительно не решил, стоит ли доверять их детищу. Ни одна из нарисованных за несколько лет картин не касалась Муджалида напрямую, отчего он продолжал относиться к «Сингулярике» с трепетом и уважением, но иногда с изрядной долей сомнения.
Поманив за собой, Плотник направился к центру бункера.
Поднялся по короткой бетонной лестнице, согнувшись почти вдвое, включил свет. Двинулся по коридору к двери, из-за которой неслось непрекращающееся гудение. На пути двоих мужчин не встретилось ни одного замка, кроме старых и ржавых, оставшихся еще со времен Второй Мировой – Бифорд справедливо считал, что если скрытую лабу обнаружат, уберечь свое сокровище им не помогут ни охранные сканеры, ни электронные или кодовые засовы.
– Знаешь, старина, – пробурчал Кончар из-за его спины. Он шел вольготно, высоко подняв голову, высота потолков позволяла низкорослому машинисту чувствовать себя необычайно комфортно, – один писатель из вудуистов… ну, или тех, кто им предшествовал, как-то сказал: «Пророчества Нострадамуса столь многочисленны и мрачны, что легко подходят к любому хоть сколько-нибудь значимому событию, случившемуся впоследствии…»