— Дорогая, если бы мы сами могли организовать, то не вели бы себя так странно. Это во-первых.
— Тебе нужно переговорить с другими. Связаться с ними по Сети.
— У меня нет доступа к Сети. И могу поручиться, что у них тоже его нет.
— Мамочка, почему нет? Ты могла бы нам позвонить. Мы с Гарри о тебе так беспокоились. Правда, Гарри?
— Это верно, Миа, — любезно подтвердил Сухэйри. — Мы о вас много думали.
Хлоя тяжело вздохнула.
— Я могу понять, что ты уже больше не человек, и готова с этим согласиться. Такое бывает. Но ты моя мать. Ты не можешь сбежать и бросить нас. Это безрассудно.
— Твой отец это сделал.
— Нет, не сделал. Папа бросил тебя, но меня он никогда не бросал. Он говорил со мной, когда я просила его со мной поговорить. И уж, во всяком случае, я знала, где он живет. Но теперь я не знаю, где ты находишься. И никто этого не знает. Тебе известно, сколько дней мы искали тебя, сколько дорог объездили по этому захолустью?
— Вы долго меня искали?
— Довольно долго, — улыбнувшись, откликнулся Сухэйри. — Слишком долго. Ваша дочь и я очень терпеливые люди.
— Ты же могла нам позвонить. И нам не пришлось бы так волноваться. Прошу тебя, мамочка, пожалуйста! Ты можешь гулять, сколько тебе хочется, я не возражаю, но пойми, ты никогда не уйдешь от своей дхармы и кармы, мамочка.
— Знаете, у меня вообще нет с собой денег.
Сухэйри сунул свои смуглые руки в карманы шортов.
— Это не проблема. Двадцать марок в неделю. Это не слишком много, как по-вашему?
— Двадцать марок? — обрадованно переспросила Майа.
Сухэйри удовлетворительно кивнул.
— Это мелочь. Что здесь такого? Для нас это не обременительно, а для вас, Миа, это скромное пособие. Помощь от семьи. Мы же ваша семья. Нам будет приятно.
— И что я должна сделать, чтобы получать эту помощь?
— Ничего. Просто звонить нам. Говорить с нами. Иногда. Вот и все. Неужели мы много просим?
Хлоя согласно кивнула.
— Кто-то должен за тобой присматривать, мамочка. Мы теперь будем это делать. Мы можем открыть небольшой счет на твое имя. Сделаем это прямо сейчас…
— Что же…
— Ты согласна? Правда? Мамочка, ты это для меня сделаешь? Помнишь, как ты мне помогла, когда я была на стажировке?
— Разве? — Майа помедлила. — Что же, полагаю, в этом есть свой смысл. Хорошо, пусть будет по-вашему.
Хлоя сентиментально всхлипнула:
— Все теперь хорошо… Любопытно было увидеть тебя такой красивой…
Помощь дочери заметно изменила ее жизнь. Майа не могла похвалиться аккуратным обращением с деньгами, но регулярные еженедельные поступления мало-помалу помогли ей подняться. Оставив положение нищей бродяжки, она влилась в низшие слои общества. Вещей у нее не прибавилось, да и они мешали бы в ее странствиях, зато теперь она чаще мылась, лучше питалась, а иногда могла подключаться к Сети.
Однако контакты в Сети бывали рискованными. Именно через Сеть собака отыскала ее в Де Мойне. Майа решила, что Де Мойн гораздо приятнее, чем о нем писала пресса. В Де Мойне были очень интересные здания, и там чувствовалось влияние Индианаполиса. Теперь она поняла, что Поль довольно цинично и поверхностно судил о современной архитектуре. Когда ваш глаз привыкал к современным зданиям, вы могли обнаружить следы архитектурных традиций, проступавшие в старых городских структурах: здесь карниз, там дверь, вазоны для цветов на окнах и даже отделка потайных дверей и ходов…
Она заметила постсобачьего пса и его продюсера, когда выходила из отеля. Они завтракали. Майа узнала пса и почувствовала к нему жалость. Она сразу поняла, что собака последует за ней, как только она покинет отель. Но Майа не боялась пса, она больше никого и ничего не боялась. Собака и продюсер так печально и уныло смотрелись в дешевом отеле Айовы, среди булочек и специальных разноцветных сиропов.
Майа подошла к ним.
— Привет, Аквинат.
— Привет, — поздоровался изумленный пес. Его обычно безупречный костюм теперь казался мятым, возможно, из-за ошейника. Его продюсер был слеп.
Продюсер поправил переводчик, прикрепленный к ушной мочке. Это был пожилой любезный немец.
— Садитесь, пожалуйста, Майа. Вы уже поели? Ели? Съели?
— Все в порядке. — Майа села.
— Мы хотим взять у вас интервью, — заявил Аквинат. Он говорил по-английски отрывисто и без ошибок.
— Правда?
— Мы уже беседовали с господином Кабаннэ и с синьориной Барсотти.
— С кем?
— С Полем и Бенедеттой, — пояснил пес.
Упомянутые имена взволновали ее до глубины души.
Она соскучилась по ним, словно по собственному сердцебиению.
— Как поживают Поль и Бенедетта?
— Конечно, они сейчас очень знамениты, хотя, к сожалению, у них много проблем.
— Как они поживают?
— Им удалось избежать обвинений в незаконной деятельности. Для них это настоящая удача. Но в их окружении громкий скандал. В их художественном движении произошел раскол. Разве вы об этом не слышали?
К ним подошла обычная, нормальная официантка. Обслуживающий персонал из людей и внимание к клиентам были характерной чертой Де Мойна.
Майа заказала вафли.
— Мы можем поговорить об этом с вами перед камерой?
— Я не слышала ни о каком расколе. Я ни с кем не общалась и вообще живу одиноко. Так что я ничего не могу сказать.
— Они так хорошо о вас отзывались. Они уговорили нас к вам приехать. Даже помогли вас тут отыскать.
— Я поражаюсь тому, как вы прекрасно говорите по-английски, Аквинат. Я слышала, как вы говорили по-немецки и перевод вашей речи на честину, но…
— Все зависит от качества перевода, — скромно произнес пес. — Перевод — это выше моего понимания. У Карла есть для вас подарок от наших друзей. Принесите его, Карл.
— Хорошая мысль, — сказал Карл. Он встал, взял белую трость и, опираясь на нее, неуверенно пошел.
— Я не смогу участвовать в вашем шоу, — отказалась Майа. — Я больше не желаю играть никаких ролей.
— Вы стали своего рода идолом, — проговорил пес.
— Я совсем не чувствую себя идолом. И во всяком случае, остаться идолом можно, избегая внимания общества. Это лучший способ. Не так ли?
— Вы настоящая Грета Гарбо, — заметил пес.
— А вы любите старые фильмы? — удивилась Майа.
— Честно признаться, я терпеть не могу старые фильмы. Я даже не люблю свои собственные старые телепередачи. Но меня страшно интересуют механизмы популярности.