— Опять тебе жарко? — спросил я.
— Душно.
— Что ты! Тут, наоборот, сыро.
— И сыро и душно.
— Так не бывает, по-моему.
— Бывает. Вот сейчас как раз так.
— А-а.
— Ага.
Мы замолчали, глядя друг на друга.
— Слушай, Джанки, — произнес Маркелыч. — Но ведь не можем же мы быть на Архипелаге?
— У полузверей? Нет, столько времени мы в отрубе не валялись.
— А может, нас усыпили чем?
— Вряд ли у гоминидов есть гном-тюремщик… — Я хотел добавить «который слышал секретное слово гномов», но вовремя осекся. — Да и с чего ты вообще взял?..
— А это? — Он кивнул на дверь. — Кто еще, окромя полузверей, может таким заниматься?
— Ну… кто-то из аскетских шаманов, пожалуй.
— Это вряд ли, Джанки. Аскеты убивают легко, это да. Но не пытают, кажись.
— Вот-вот, кажись.
Мы опять замолчали,
— Там, внизу, може, есть какой другой выход? — предположил Сэмка.
— Нет там ничего, ты и сам знаешь. Надо сюда идти.
— Надо, — согласился он и стал крутить головой, разминая шею. — Ох, не хочется…
Я пожал плечами, толкнул дверь и шагнул вперед.
Мы шли медленно, стараясь не глядеть по сторонам. Запах здесь висел тошнотворный, и даже то, что я дышал ртом, не помогало — в горле уже першило. Вдоль стен стояли высокие рамы, факелы горели на железных подставках. По центру зала, к широкой двери на противоположной стороне тянулась ковровая дорожка, примерно посередине на ней стояла странная кровать, железная и с колесиками. В рамах под стенами висели обнаженные тела — вывернутые плечевые суставы, изуродованные крючьями запястья, безносые, безухие, а иногда и безглазые головы, переломанные ноги. Ничто не шевелилось, факелы чуть потрескивали, и гулкая тишина наполняла зал. Мы с Маркелычем шли плечом к плечу, одновременно переставляя ноги по ковру.
— Два человека… — говорил Маркелыч. — Гномов пятеро… э, у них даже бороды вырваны… гоблин… троллиха… еще гоблин… ха, гоминид…
— Где? — Я перевел взгляд туда, куда смотрел он. В особо мощной, широкой раме висел полумедведь с взрезанным брюхом. Язык вывалился на заросший шерстью плоский подбородок.
— Могут гоминиды друг с дружкой такое делать? — пробормотал Маркелыч.
Я откликнулся:
— Могут. Но мы все равно не на Архипелаге, Сэмка. Туда плыть и плыть. Нас захватили и подняли наверх. Может, вывезли из города, но недалеко.
Мы все ближе подходили к железной кровати на высоких ножках с колесиками. Под стеной треснул и зачадил факел, я плечом ощутил, как вздрогнул Маркелыч.
— Худо мне, — пробормотал он. — Сблевать охота.
— Только не начинай прямо здесь. Давай сначала выйдем, потом уж дашь себе волю.
— Легко сказать, да трудно… — Он замолчал, когда мы остановились перед кроватью.
Никаких простыней здесь не было, и второй полумедведь лежал прямо на железе. Его пасть была широко раскрыта, я с удивлением увидел, что на месте клыков в десны вставлены тонкие косточки какого-то мелкого животного. Грудь гоминида была разрезана от шеи до брюха, кожу распирали костяные дуги. Вместо внутренностей — вычищенная брюшина, залитая чем-то похожим на воск. Вся верхняя половина черепа срезана, и вместо мозга в голове лежала большая торфяная жаба. В первый момент мне даже показалось, что она живая.
Сэмка Маркелыч к тому времени уже стоял на четвереньках, сунув голову под кровать, и издавал громкие звуки. Я шагнул назад, но жуткий запах не ослабевал, и пришлось зажать нос пальцами. Легче от этого не стало. Сэмка. стоя на коленях, выпрямился, вытер рукавом губы и попятился.
— Там проход, смотри… — прохрипел он, указывая куда-то за рамы с телами. Я пригляделся — возле одной рамы виднелась узкая приоткрытая дверь.
— Туда не пойдем. С ковра не сходи! — Маркелыч наконец встал и начал быстро отходить, задом отталкивая меня от кровати.
Гоминид вдруг приподнял голову и обратил к нам морду. В пустые глазницы были вставлены два крупных жука с зеленоватыми спинками. Лапа с отрезанным запястьем шевельнулась.
— Ходу, ходу!!!
Мы ломанулись по ковровой дорожке. Сзади раздался скрип, мы нырнули в двери, и в последний момент я оглянулся — какой-то старик, появившийся из двери между рам, не спеша приближался к гоминиду, который уже сидел на кровати.
Необычно здесь располагались помещения. За залом с рамами и телами открылся гигантский винный погреб. Я наткнулся на Маркелыча, стоявшего перед рядами уложенных на деревянные подставки огромных бочек. Они закрывали обзор, и противоположной стены погреба видно не было. Бочки почти касались низкого потолка. Он весь порос снежно-белым мхом, и я даже вспомнил, как этот мох называется. Шнуровой. Тонкие пряди шевелились от сквозняка и напоминали водоросли в речном потоке.
Сэмка протиснулся между бочками и стеной, присел на корточки в углу. Я остановился над ним — мы оказались в тесном закутке.
— Лучше не задерживаться, — сказал я. — Там кто-то вышел из двери.
— Пыточная! — Маркелыч с размаху вонзил тесак в бочку. — Пыточная, а рядом — вино. Шоб палачи, значит, опосля работки могли хлебнуть…
— Пыточная? — переспросил я. — Вряд ли, Сэмка. Не думаю.
— Так это зал для танцев был? Табачная лавка? — Сэмка с усилием выдернул тесак и встал, упершись животом в основание бочки. — Или, может, центровой бордель? Джа, я вижу дыбы и вижу покалеченных жмуриков. Што я вижу? Пыточную.
Я покачал головой:
— Нет. Дыбы не так выглядят. И вообще, мне показалось, это скорее что-то вроде лаборатории.
— Рабо… — Он вдруг поперхнулся и закашлялся так, что лицо побагровело. — Раболатории? Это што еще такое, умник?
— Ла-бо-ра-то-ри-я, — раздельно повторил я. — Как у алхимика или мага какого. В них проделывают всякие опыты. Исследования проводят, понимаешь? — Я потянул его за рукав и двинулся вдоль стены, прижавшись к ней спиной. — Видел жабу в башке того полумедведя? Я что-то такое… ладно, не такое, но похожее, сегодня утром наблюдал. У того эльфа-психа, который торговую баржу спалил. Он тоже пообвешался косточками да жуками. А тут кто-то проводит опыты. Колдун пытается оживить трупы с помощью магических вставок.
Запах вина и древесины пропитал все помещение и вытеснил тошнотворно-сладкий дух лаборатории. Маркелыч топал за мной, с трудом протискиваясь там, где я проходил свободно. Его лицо пылало, волосы над низким лбом слиплись от пота. Я видел, как дергается правое веко Сэмки.
— Успокойся… — начал я, и он перебил: