Женщина вернулась к бочонку, рядом с которым на полу лежала грязная посуда, и опять вооружилась полотенцем со щеткой. Усатый, пожав плечами и потеряв к нам интерес, шагнул к разделочному столу.
Троллиха, многозначительно глянув мне в глаза, развернулась и вышла. Я схватил Большака за плечо и двинулся следом.
«Облако» было заведением такого рода, где основная деятельность начиналась вечером и заканчивалась обычно ранним утром. Пока мы с Графопылом ползали по старым катакомбам, времени прошло изрядно, и сейчас в большом зале первого этажа не было никого, кроме прислуги и двух девок, прикорнувших в обнимку на широком диване под стеной. Ни на кого не глядя, троллиха пересекла зал и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Своей необъятной грудью она толкнула дверь, прошла по коридору и открыла еще одну дверь. Продефилировав следом, мы очутились в небольшой комнате, меблировка которой состояла из кресла и кровати с веселеньким розовым покрывальцем в ажурных кружевах. В изголовье лежала подушка, на которой вышитые сердечки пронзались длинными эльфийскими дротиками. Больше здесь ничего не было. Окно занавешивала тяжелая штора, а пол скрывал мягкий ковер — эта комната была из дорогих.
Дверь за нами закрылась, я выпустил плечо ошарашенного Дитена. Троллиха развернулась и заключила меня в объятия, я в свою очередь обхватил ее за торс и звонко чмокнул в морщинистый зеленый лоб.
— Красавец! — прогундосила она. — Как же ты поизносился!
— Мамаша Лапута! — воскликнул я. — Как ты постарела!
Эта рыжая, вся в веснушках, в коротком прозрачном платье и сплетенных из узких кожаных полосок сандалиях, стригла получше, чем Большак. Пока я сидел в кресле, накрытый простыней до подбородка, она щелкала ножницами так, что клочья волос летели во все стороны. Мамаша Лапута и Дитен пристроились на кровати и вслух оценивали результаты ее работы. Когда в дело пошла острая бритва, я начал слегка опасаться за целостность своего лица, но рыжая справилась с делом быстро, не оставив повреждений. После этого она обрызгала меня прохладной водой и протерла, словно тарелку, подолом своего платья. Потом притащила откуда-то зеркало и продемонстрировала результат.
Я глянул туда и увидел, что помолодел на несколько лет. Рыжая постояла, смущенно улыбаясь, а когда я сказал: «Спасибо», — почему-то засмущалась еще больше, почесала коленку и убежала, схватив ножницы и бритву, с зеркалом под мышкой.
— Чего она? — удивился я, хлопая себя по щекам. — Она кто такая?
— Кем может быть молодая человеческая самка в моем заведении? — спросила троллиха. — Ты как думаешь, Джа?
— Слишком застенчивая для шлюхи, — пояснил я, выбираясь из кресла. — Стеснительная.
— Потому что дура, — прогундосила она. Нос Лапуты несколько раз ломали в годы боевой юности, и теперь она говорила слегка неразборчиво. — Но клиентам нравится. Вы есть хотите?
Я посмотрел на Большака. Тот явно побаивался хозяйки. Сидел на противоположном от нее конце кровати, положив руки на колени и ссутулясь.
— Хотим, — сказал я. — И пить. Только ничего крепкого, Лапута. У нас дела.
— Ладно… — Троллиха грузно поднялась и шагнула к двери. — Сидите, значит, и не высовывайтесь. Я так понимаю, что вам ни к чему, чтоб вас видели. Своих-то я предупрежу, но если кто другой заглянет… Сейчас я пожрать чего-нибудь принесу.
Дитен зашептал, наклонившись в мою сторону:
— Куда мы попали, Джа? Это что за бабища?
— Ты совсем ее не знаешь? — удивился я. — Ты ж раньше… — Я замолчал, сообразив, что к чему. Дитен был полугномом и, наверное, предпочитал захаживать в соответствующие заведения гномьего анклава Кадиллиц и общаться там с другими самками.
— Ну, она хозяйка борделя, это ты понял? — сказал я. — А юность провела в армии Лысого Ка. Помнишь, как тогда дело было?
Он закивал, серьезно глядя на меня. Лысый Ка, которого в результате то ли утопили, то ли сожгли корсары Архипелага, со своей армией прошел треть континента. Он бы и до сих пор оставался правителем огромных земель, но властолюбие его сравнимо было только с его же алчностью. Ка потянуло на острова. Армада его кораблей начисто исчезла в заводях и речушках Архипелага вместе с большей частью армии и самим Лысым. Лапута к тому времени уже была атаманом бригады и спаслась только тем, что корсары предпочитали самок не топить, а использовать в другом смысле. В юности Лапута, видать, была красивой — на тролличий, конечно, манер — и попала после долгих мытарств в любовницы к одному из Капитанов Архипелага. От него Лапута смоталась спустя какое-то время, предварительно прирезав своего высокого покровителя и прихватив с собой столько жемчуга, сколько влезло ей за пазуху. Влезло, наверное, много. Как она добралась до Кадиллиц, я не знал, но в конце концов она осела здесь и обзавелась этим заведением — одним из самых преуспевающих борделей в городе. «Облаком» Лапута владела безраздельно… Детей у нее не было.
Дверь открылась, и вошла троллиха в сопровождении той же рыжей девицы с подносом в руках. На подносе стояли накрытая крышкой миска, бутыль с тонким длинным горлышком и три стакана. Большак, ощутив запах свежесваренных крабов, тихо заурчал. Рыжая поставила поднос на столик возле кровати, покосилась на меня бессмысленно сияющими глазами и ушла. Я проводил ее взглядом, в то время как Большак схватил краба и, обжигаясь, стал отрывать клешню.
— Хочешь познакомиться с ней поближе? — спросила троллиха. — Забесплатно.
— Бесплатно бывает только в гареме, — откликнулся я.
— Ну-ну, красавец, с тебя-то я денег не потребую. Не хочешь? Ладно, замяли…
Лапута уселась рядом, обняла меня за плечи и повернула к себе:
— Где ты был все это время?
Решив, что ей можно рассказать какую-то часть истории, я сообщил:
— Отсиживался в Старых горах.
— Целых полгода? — поразилась она.
Я кивнул и взялся за краба. Дитен уже откупорил бутыль и разлил содержимое по стаканам.
— Как же ты не свихнулся, Джа? — прогундосила Лапута.
Я пожал плечами:
— А я свихнулся.
Троллиха взяла свой стакан, залпом осушила его; громко рыгнув, кивнула Дитену:
— Плесни еще, малец… — и вновь повернулась ко мне.
Большак, который не отрываясь глядел на нас, пролил вино на поднос. Лапута отобрала у него бутылку и наполнила наши стаканы. Сама она отхлебнула из горлышка, вновь вцепилась в мои плечи и уставилась мне в глаза. Некоторое время она смотрела, а потом отодвинулась и могучим бедром чуть не спихнула Большака на пол.
— Джа, — произнесла она тихо. — Ты изменился сильнее, чем я думала. У тебя…
Я замер, слушая ее. Мамаша Лапута почти никогда не говорила тихо.
— Я помню Ка, — сказала она. — Перед тем, как он приказал идти на абордаж той галеры. После этого он и кончился, Ка. Их было в три раза больше нас, и они знали, как драться на море. Мы же, мы все, были сухопутными тварями. С острыми резцами и когтями, но сухопутными. Ка знал, на что идет. У него были такие же глаза тогда.