– Если б вы, летуны, еще и летали, как готовите… – небрежно брошенная фраза моментально высушила слезы; секунда – и в голову Данилы полетела тарелка, наполненная жареным синтемясом с соевой подливой.
– Почти попала! – довольным тоном сообщил сержант, ловя тарелку в паре сантиметров от лица. – Кстати, скажи спасибо, что я не отклонился, а то бы тебе пришлось еще и уборку делать. Негоже в чужой хате свинячить.
Лидка побледнела и выскочила из-за стола. На фиг, всех на фиг! Она сейчас же сваливает отсюда – все равно куда, только бы не видеть эту рожу. А Патрик-то, Патрик каков, сидит и улыбается. Да никакая у него не контузия, ему, наверное, вообще мозги начисто отшибло! Олигофрен, блин!..
Залетев в ванную, она умылась холодной водой и взглянула на свое отражение в зеркале. Красавица, нечего сказать! Лицо белое, глаза красные, губы синие. Еще и жрать, как никогда, хочется – от злости, что ли? Ну и ладно… Как ни в чем не бывало, она вернулась в столовую, прошла мимо испуганно моргающего Патрика, мимо сержанта (а ведь глаза-то у мерзавца, похоже, смеются!), села на свое место и принялась с завидным аппетитом доедать остывший обед. Непонятно почему, но она впервые после гибели Романа ела с таким аппетитом…
– Завтра я готовлю, – вылизывая тарелку, заявил диверсант. На всякие условности ему, похоже, было глубоко плевать. – Завтрак и обед под названием «мечта диверсанта». А потом мы уходим отсюда.
– А ужин? Ужин сегодня будет? – почему-то с тревогой спросил Патрик.
Лидка с Данилой переглянулись и рассмеялись. За все это время это была первая фраза, получившаяся у раненого достаточно внятно. Бедняга, видимо, всерьез оголодал на той консервированной пище, что пичкал его Баков. Да и многочисленные препараты, ежесуточно вводимые аптечкой, похоже, здорово подогревали аппетит…
…Центральный космопорт Посейдона встретил транзитных пассажиров пасмурным, сочащимся мелким дождем, небом. Темные свинцовые тучи висели так низко, что, казалось, подними вверх руку, сожми одну из них, как губку, – и вместо противной мороси вниз хлынет не менее противный холодный ливень. Лайнер на Новый Эльзас отходил только через три часа, которые предстояло провести на планете, правда, не покидая территории посадочного комплекса, что Лику вполне устраивало: так было меньше шансов нарваться на лишнюю проверку. Конечно, Марта уверяла, что ее гражданский жетон ни у кого подозрений не вызовет, но рисковать – учитывая, что она с собой везла – не хотелось. Как не хотелось и выходить на улицу. Узнав, от какого терминала отойдет орбитальный челнок и когда начнется посадка, журналистка зашла в уютное и совершенно пустое кафе на втором этаже. Устроившись за столиком возле огромного окна из небьющегося стеклопласта, выходящего на завешенное моросью бетонированное поле, по старинке называемое «летным», она заказала себе горячий обед – есть хотелось просто неимоверно, видимо, все еще сказывалась трехдневная лесная эпопея. Официантка споро принесла заказ и безропотно – спасибо Марте, настоящего имени которой она так и не узнала! – приняла к оплате карту «Галактического кредита». Планета жила своей жизнью, будто и не было никакой войны и интервенции, и командование Второй ударной не отрабатывало на виртуальных тактических симуляторах планов вторжения на Посейдон… и родной Сережка Чебатурин не сходил с ума от неизвестности по пропавшей невесте на борту далекого «Мурманска». Война ощущалась лишь в одном: пассажиров и туристов в здании космопорта было на несколько порядков меньше, нежели в мирное время. Кстати, насчет Чебатурина – получил ли он ее последнее сообщение, отправленное перед неудавшейся командировкой на «мирную» Адору? Поверил ли в то, что своенравная невеста вовсе не по своей воле вляпалась в очередную авантюру? Ох, Сережка, знал бы ты, каково мне сейчас…
Механически поглощая заказанный обед, между прочим, достаточно вкусный: похоже, недостатка в продуктах на оккупированной планете вовсе не существовало – или новая власть просто пускала пыль в глаза нечастым пассажирам? – Лика, совершенно неожиданно для себя, вдруг стала вспоминать, с чего у них все началось…
… – Ну что, господин контр-адмирал, пожалуй, начнем?
Лика встряхнула короткими кудрями. Нет, все-таки хорошо, что волосы у нее вьются! Чуть пригладила, и прическа готова. По крайней мере на мокрую курицу и на нечесаную козу она никогда не походила, а ведь в детстве, глупышка, не раз пыталась распрямить волосы. Сама она этого не помнила – мама рассказывала, как Лика потешалась над младшей сестренкой, усердно смачивающей и расчесывающей такие же непослушные и такие же рыжие, как и у нее, волосы.
Против обыкновения, адмирал сегодня был угрюм. Что же такого случилось? Нечто, о чем неплохо было бы выведать, а то штаб, как обычно, очень однобоко освещает события. Вот и поди, напиши что-нибудь, что было бы интересно читателям!
– Задавайте вопросы, – буркнул контр-адмирал, разглядывая свои руки. «Красивые руки, сильные. Наверное, когда тебя обнимают такими руками, чувствуешь себя в полной безопасности», – неожиданно для самой себя подумала Лика и, смутившись, резко покраснела. Хорошо еще, что свет направлен на Чебатурина, авось не заметит. «Задавайте вопросы!» Ну, ладно… Лика достала список. Контр-адмирал был человеком неразговорчивым, к тому же зачастую прерывал интервью на самом интересном месте, а если и не прерывал, всем своим видом показывал, что делает журналистке, пристающей со своими глупыми вопросами, большое одолжение. Вот бы и сейчас прервал! Вызвал бы его кто-нибудь, что ли! Никогда еще Лика не ощущала себя так неуверенно. Она, «акула пера», по мнению коллег, не боявшаяся даже самого грозного Главкома, адмирала Политова, сейчас отчего-то чувствовала себя не в своей тарелке. Лика крутанула в пальцах авторучку – она обычно предпочитала записывать ответы на бумагу, хотя таким способом интервью не фиксировал больше никто. Да и действительно, зачем, если в комме есть встроенный диктофон и мини-камера? Но отсутствие автоматической записи отчего-то позволяло интервьюируемым расслабиться, избавиться от необходимости каждую секунду держать себя «в рамках». Соответственно, и говорили они более охотно, не боясь, что неверно сформулированная или высказанная фраза будет превратно истолкована и станет предметом насмешек. Кроме того, во время записи Лика ухитрялась еще поглядывать тайком на своего респондента, делая выводы о его характере.
Ручка, словно издеваясь, выскользнула из пальцев и улетела куда-то в угол, по закону подлости закатившись под шкаф для документов, и девушка снова покраснела. Ох, щеки и уши уже такие горячие, что впору яичницу жарить! Чебатурин без тени улыбки тут же протянул ей собственную ручку. Смотри-ка, видать, и он тоже периодически бумагой пользуется! «Да, и не только для подтирания!» – произнес в голове грубый внутренний голос; произнес – и омерзительно хихикнул вдогонку.
Механически зачитывая вслух вопрос, стоявший в ее списке под первым номером, и так же механически фиксируя ответ – много лет назад, когда она только записалась на курсы стенографии, младшая сестра пришла в полное недоумение: зачем изучать что-то, чем уже вторую сотню лет никто не пользуется?! – Лика думала о том, как бы не показать адмиралу своего смущения. Но, задавая второй вопрос, она уже думала только об интервью – профессионализм взял верх над непонятной робостью. Чебатурин отвечал, Лика искала и находила в его объяснениях слабые места и, как водится, цеплялась за них. Но контр-адмирал, обычно реагировавший на ее «подколы» довольно бурно, в этот раз был подозрительно тихим и задумчивым, и к концу интервью Лика окончательно утратила азарт.