«Удивительно ли? — сказал я себе. — О чём и тревожиться Её Святейшеству, как не о благополучии детей мира. Приятно чувствовать за плечом столь могущественного союзника».
— Госпожа Эррет распорядилась удовлетворить просьбу господина Ярита и Младшей Матери — возвратить госпожу Юцинеле в их дом, — продолжала Данва.
— Хорошо.
Нерсен Ярит обладал в Ожерелье песков едва ли не большим влиянием, нежели принц-консорт Эрисен Раат. Но начальник тайной полиции по понятным причинам ставил интересы и цели Её Святейшества выше целей светских властей. Я не имел причин не доверять Младшей Матери. К тому же я пока слабо представлял, как лучше поступить с таянкой, и рад был передоверить решение мудрому союзнику.
Данва поколебалась немного, хмуря бровь. На лице её выразилось, что она очень хочет что-то сказать и через силу сдерживается. «О нет, — подумал я. — Кажется, я уже просил Тень Юга не придавать такого значения „чистым отчётам“. Ещё один сюрприз — и я на самом деле разозлюсь».
— Вы так и не выяснили, куда всё же пропал господин Кеви? — между прочим спросил я.
Фиррат поперхнулась.
— Мы… работаем, — сказала она.
«Надеюсь, одного напоминания достаточно», — резюмировал я про себя.
Оставалось последнее. Госпожу Выси приняла Акридделат, Господин под бдительным оком Онго пребывал в пещерах Верхнего Таяна, наводя ужас на окрестные каманы, а последняя функция, непредсказуемая и самая опасная, дожидалась меня.
Воин Выси.
Демон Высокогорья… занятно, что все уаррские историки магии так долго не могли заметить совпадения. Я припоминал легенду о том, что Итаяс не проиграл в своей жизни ни одной битвы; в самом деле, предвидя будущее, он мог вовсе не лезть в стычки, обещавшие поражение. Если так, я был польщён. Но время шло, незримая рука чертила высшую схему. Демон с дикарской прямотой сулил мне смерть. Это звучало бы донельзя наивно — не будь мы оба фигурами на доске…
Я не был уверен, что торопиться разумно. Быть может, стоило дождаться аудиенции её Святейшества. Но несколько моих догадок уже оказались верны. Я надеялся, что и в этот раз поступаю верно.
— Данва, мне нужно будет переговорить с Итаясом. Без свидетелей.
— Даже…
— Даже без Эррет, — кивнул я. — И — это важно! — горец должен быть в хорошем расположении духа, не обозлён и не унижен. У вас есть мысли, как это устроить?
Данва фыркнула.
— Хороший ужин с вином, — ответила она. — Другому я бы начертила над вином пару заклятий, но этот предвидит… Его опасно дразнить. Кандалы его разозлят. Я могу написать «звёздный доспех», господин, если вы пожелаете. Он почти незаметен на глаз, но при необходимости станет надёжной защитой.
Я подумал, оборачивая ситуацию так и эдак.
— Отлично, — сказал я. — Через час в одной из комнат на втором этаже. Я собираюсь дразнить его, Фиррат — дразнить свободой. Позаботьтесь, чтобы вам потом не пришлось ловить беглых пророков.
Время приближалось к полуночи.
За окнами было необыкновенно темно для поры «лунного дня». Вряд ли кто-то из южан в самом деле отправился на боковую по случаю дождя, который к тому же сейчас едва моросил, но нельзя было ни летать, ни гулять, ни плавать на лодках. Рескидди сидели по домам, а на берегах Джесайят дома стояли редко, разделённые обширными садами. Непривычно редкие и тусклые огни не могли разогнать ночной мрак.
Эррет спала. Данва сказала, что она ждёт меня в библиотеке. Я нашёл её спящей в глубоком кресле, с книгой на коленях, и не стал будить.
Фиррат выписывала «доспех», в задних комнатах работали слуги, но тихо было, как в могиле. Предстоящий разговор тревожил меня. Не сиделось на месте, и я бродил по пустому холлу, рассматривая панно в простенках меж окнами.
Это были картины на истефийском шёлку, необыкновенно толстом и плотном, специально предназначенном для росписей. Когда мы с Эррет впервые вошли в дом, Данва заметила, как я уставился на них, и на всякий случай сказала «копии», чем изрядно меня насмешила. «Конечно, копии, — сказал я. — Это копии фресок из дворца Джесет Первой».
В Рескидде за тысячелетия истории сменилось множество стилей… Джесет Первая была правнучкой Ликрит Железноликой. Ко времени её правления страна, истощённая походами её грозной прабабки, восстановилась, население неуклонно росло. Только через два века начнут откалываться завоёванные Ликрит земли, придут засухи, а с ними — недостаток продовольствия, и люди поедут на север, спасаясь от наступления пустынь; потом, со смертью Ресенат, прервётся тысячелетняя прямая линия от Азрийят Законницы, и начнётся смута… В правление Джесет Рескидда была богата, как никогда. И не просто богата. Люди ещё хорошо помнили Ликрит, её эпоху и обстоятельства её смерти. Подвиг великой царицы освящал их теперешнее благополучие, был его основой и источником. Казалось, что изобилие, дарованное небесами, будет вечным.
Люди, сознающие прочность своего мира и силу своей страны, предпочитают нежные полутона и летящие контуры, короткие стихотворения и негромкую музыку.
В эпохи нестабильности или слабости искусство становится плотным и полнокровным, дополняя то, чего не хватает быту. Самые тяжеловесные здания в Рескидде строились в «века тишины». Уарра молода, нам не довелось узнать упадка, порождённого простой усталостью страны, но и по нашему искусству можно проследить эту закономерность — рождённое в пору завоеваний дышит мощью, а времена покоя дают жизнь всему лёгкому и филигранному.
Так современники Джесет Первой полюбили тонкость линий и тонкость чувств. Физическая сила больше не казалась красивой, из северных провинций приходили новые вкусы. Знать и богачи начали строить загородные виллы, похожие на драгоценные безделушки. Золотые демоны Юга из врагов превратились в изысканную забаву. Прекратились состязания в воинском искусстве и ежегодные походы молодёжи в пустыню. Неумение драться считалось хорошим тоном. Бабки, покрытые шрамами и татуировками, плевали вслед внучкам в длинных вышитых платьях. Дошло до того, что художники, изображавшие Подвиг, рисовали Ликрит и Данирут — двух семидесятилетних старух — юными соблазнительными девушками.
Века и века спустя, после царицы Энгит и походов Иманы Рескидделат, стиль возродился и был назван «памятью былого».
Первая картина — золотисто-песочный цвет, бледно-голубой, серебристо-белый — озеро и берег; тёмная зелень на берегу утонула в тумане. Лучник вспугнул уток. Бесконечно они взлетали с озёрной глади, завязнув в единственном миге.
На другом панно компания юнцов плыла на лодке по Джесайят или Фадат; никто и не думал грести, весёлые приятели пили и музицировали. Цветные фонарики качались на удилищах, рыбы без страха всплывали посмотреть на них.
Дальше прекрасные всадники ехали гуськом на белых демонических лошадях. Светлые кудри у юношей спускались ниже плеч, у девушек — ниже сёдел. Городская улочка была чисто выметена и украшена, как перед праздником, стены домов покрывали росписи.