Луч — путеводная нить становился ярким и внятным; казалось, к нему можно прикоснуться. Тихое сияние разливалось вокруг. Акридделат поняла, что истинное зрение не дастся ей в этот раз, но путь окончен.
Младшая Мать узнала знакомые, ни разу не виденные въяве черты.
В медленных вихрях света, сотканная из чистоты и непреклонная, как любовь Арсет, стояла перед ней та, что ещё при жизни была названа Северной Звездой. Чёрные как вороново крыло волосы её развевались, звёздные искры мерцали в глазах, одеяния были — облако. Улыбка тронула её губы, когда северянка увидала Акридделат, и немедля всякая тяжесть оставила священницу: теперь стоять на луче среди пустоты было легко, и память не таяла — разве что больше тянуло вперёд, в обитель светлого воинства, чем назад, в мозаичную комнату при храме…
— Ещё рано, — ласково сказала посланница.
Акридделат согласно кивнула, и только спросила:
— Как вы… там?
Северянка улыбнулась.
— Держимся, — сказала она.
Младшая Мать опустила веки.
— Многое произошло, — сказала она. — Я не прошу помощи, я прошу совета. Пятьсот лет назад мы не смогли ничего сделать. Сейчас вновь Немилостивая играет с арсеитами. Скоро император Уарры обратится ко мне за наставлением, если уже не обратился…
Лицо северянки погрустнело, и Акридделат почувствовала боль за неё. Но Звезда ничего не сказала о родной Уарре, а только подняла руку и повторила вслед за первосвященницей, бесстрастно и тихо:
— Многое произошло, Акридделат, — и добавила: — Посмотри.
«Так Данирут показывала царице лик вечной смерти», — подумалось той, когда Звезда протянула руку и чужое духовное зрение сообщилось глазам рескидди. Она увидела: нищенский угол, больное тело под грязными тряпками, маленький человечек рядом, отчаявшийся и изнурённый. Собрав пожитки, он выбегал из дома и торопился одурманиться хмелем, а потом бежал дальше, оставив умирающую её судьбе.
— Почему он не просит помощи у священниц? — в недоумении спросила Акридделат. — Почему он не идёт в храм?
— Он не знает, что ему помогут, — отвечала северянка печально. — Он не имеет веры. Он боится.
— Нас?
— И нас тоже.
Человечек бежал и бежал, и сумрак сгущался вокруг него; скоро то были уже не тени улиц Рескидды, а бессветный, безжизненный океан, который расступался, давая ему дорогу, но готов был в любую минуту сомкнуться над его головой. Акридделат замерла: почудилось, что человечек погиб.
— Нет, — сказала северянка, — он не умер. Хотя, возможно, так было бы лучше.
Призрачные события всё длились под её рукой. Исполинский воин вставал среди клокочущей тьмы, словно скала в бурном потоке; он был облачён в древние доспехи и держал в руке копьё. Призраки мути и мглы рвались в стороны от него, обожжённые и охваченные страхом. Вместе с призраками бежал маленький человечек, напуганный, как и они.
— Один из Витязей спустился в Цоз, чтобы подать ему руку, — сказала северянка, — но он отверг помощь.
Голос её наполнился печалью, и тяжесть опустилась на сердце Акридделат. Она согласно покачала головой, подумав: как же черно должно быть внутри, чтобы самому, будучи в полном разуме, приравнять себя к мёртвой душе Цоза!
— Он не злодей, — сказала Звезда, — он слабое сердце. Но от слабого сердца изойдёт много зла.
Вдали, внизу маленький человечек бежал к чёрному провалу, что прокажённой глоткой распахивался посреди страшного города. Акридделат напряглась, в волнении приблизила лицо к картине.
— О нет… — прошептала она.
— Ничем не помочь, — ответила северянка. — Это уже произошло. Ты понимаешь, что выбор он сделал намного раньше. Смотри, что было потом.
Акридделат отпрянула, едва не вскрикнув. От омерзения мурашки побежали по коже. Там, в картине, ужасающая пасть конвульсивно содрогнулась и изрыгнула чёрную блевотину. Зараза, содержавшаяся в ней, мгновенно распространилась по всему миру. Маленький человечек, недавно упавший в пасть, стоял теперь подле неё, и немногое в нём оставалось от человека. Он походил на скорлупу, обитатель которой умер и сгнил, и превратился в яд. Кроме скорлупы, уцелело лишь слабое сердце. «Арсет сотворила человека так, что любовь может увеличивать его силы почти бесконечно, — подумала Акридделат. — Это же сердце теперь бесконечно увеличивает мощь зла…»
— Да, так, — кивнула Звезда. — Таков выигрыш Старшей Матери. Игра Каэтана длилась долго, но он только человек. Он проиграл, скоро его жизнь закончится.
Акридделат сплела пальцы. Под ладонью северянки медленно выцветало видение; она опустила руку и прямо посмотрела в глаза рескидди.
— Тогда мне потребуется помощь, — глухо сказала первосвященница. — Я укрепляю людей в вере, но мне самой её не хватает. Я не Предстоящая. Ты была последней.
Северянка предостерегающе подняла руку.
— Не последней, — сказала она. — И не забывай: Предстоящей была Данирут, но подвиг совершила Ликрит. Я дам тебе свои силы. И ещё попрошу тебя…
На этих словах её голос дрогнул и наполнился потаённой несмелой теплотой, а черты Северной Звезды стали ещё мягче, чем прежде. Она, доселе казавшаяся всезнающей, впервые прервала фразу, подыскивая слова. Акридделат улыбнулась. Теперь она смотрела на северянку не как Младшая Мать на посланницу светлого воинства, а как обычная мать — на дочь.
— Я знаю, — сказала она. — Я сделаю всё возможное, Алива.
Полированный чёрный металл скользил в ладони ледяной змеёй. Луна светила ярко, холодная и круглая, и кроны деревьев серебрились.
Я медленно спускался, держась за перила. Всюду, куда только добрались декораторы, на ветвях цветастыми бусами горели гирлянды фонариков. Подсвеченных домов окрест было столько, что казалось, Рескидда, за день напитавшаяся солнечным пылом, теперь отдаёт небесам свет. Вдали над горизонтом, точно череда разноцветных лун, плыли светящиеся воздушные шары.
До утра было ещё далеко; я определил это по силе ветра. К рассвету ветер, рождавшийся над гладью озёр, стихал. В первую минуту я порадовался, что никого нет вокруг; несмолкающий шум ночной Рескидды гудел в отдалении, а моя охрана, скрывавшаяся в тенях, оставалась невидимой и неслышимой. Мне хотелось пройтись в прохладе, хотя бы какое-то время никого не слышать и не видеть, ни о ком не думать. Но вскоре послышался смех и показалась влюблённая парочка. Я ускорил шаг и поторопился скрыться за углом.
Все столицы одинаковы: стоит свернуть с большой улицы, и город-дворец сменится городом-бараком. Позади шелестели деревья сквера, блистали огни, а передо мной были узкий тёмный проулок и запущенный двор. Под ногами шуршал мусор. Луна стояла в небе, но дома тонули в тени, не было даже фонарей. С усмешкой я подумал, что другой прохожий, не имеющий вокруг себя трёх эскортных колец, побоялся бы углубляться в такие дебри. Проулок был пуст и тих — этого я и искал. Ветхое приземистое здание в стороне, очевидно, готовили к сносу, жителей успели расселить. Пустые окна, уже лишённые рам, смотрели тоскливо, словно окно за спиной Мага Бездны.