Потом, когда она поела и совсем успокоилась, он стал серьёзным.
— Послушайте, Цинелия, — сказал он, — что вы намерены делать дальше? Вы уже можете покинуть госпиталь. Полагаю, вам нужны средства, чтобы вернуться в Аллендор и зажить достойно?
— Я не вернусь в Аллендор, — сказала Неле и прикусила губу.
— Почему?
— Я… я урувийка. У меня нет родни, и в Аллендоре тоже никто меня не ждёт…
— Но есть же где-то люди, к которым вы можете вернуться?
Неле прикрыла глаза. «Каманар не ждёт меня в Верхнем Таяне, — сказала она безмолвно. — Там я только помеха. К Кентаясу в Ройст мне ехать нельзя. Что же мне остаётся? Я думала ехать в Цестеф, служить бабушке. Но если уж судьба моя — служить, я хочу служить одному человеку…»
Когда она подняла взгляд, то Мори говорил что-то слуге, точно вовсе забыл о своём вопросе. Наверняка он понял мысли Неле. Она всё собиралась с духом, чтобы попросить его взять её в услужение, но не могла решиться. Вдруг откажет? Не найдётся для неё места, или пользы не обнаружится, или ещё что…
Мори сам сказал, что с нею он отдыхает от забот. Может, не совсем уж она неотёсанная и никчёмная.
Но тот, кто улыбался тебе сегодня, вовсе не обязан улыбаться завтра.
…Неле, до боли сжав зубы, вздохнула. Выпрямилась, набрала воды в горсть.
— Арсет, — сказала она, глядя на воду. — Говорят, молиться можно, только если ничего другого сделать нельзя. А я не знаю, что тут сделать. Ты если не поможешь, я в обиде не буду. Я всё понимаю. Только если у тебя вдруг будет минуточка… пусть он… пусть он никогда меня не прогонит.
Голос её дрогнул. Вода, согревшаяся в руке, пролилась обратно в чашу фонтана, встревожив ровную гладь.
— Неле, — послышалось одаль, — не плачь, ты же девочка!
Юцинеле вздрогнула; волосы её стали дыбом. Она торопливо заозиралась, пытаясь понять, кто окликнул её.
От набережной Джесай сломя голову летела девчушка лет шести, тоненькая, с совершенно белыми волосами, а за ней поспешали два огненно-рыжих молодца, похожих как близнецы.
— Янеллет! — запыхавшись, крикнул один, и у Юцинеле отлегло от сердца: она просто-напросто оказалась не единственной Неле на свете. — Да Неле же! Голову напечёшь!
— Ну и пусть! — крикнула девчонка; она оглянулась через плечо, споткнулась и плюхнулась на живот, разметав по камням полы одежды. Потом упрямо поднялась и побежала дальше. Неле глянула пристальней и поняла, что торопится Янеллет к огромным вратам собора. Малышка промчалась мимо неё. Личико Янеллет раскраснелось от жары и слёз, белые косы растрепались.
— Неле! — кричал один близнец.
— Заболеешь, мама выйдет и расстроится! — вторил другой.
Янеллет остановилась неподалёку от фонтана. Юцинеле, не зная, смеяться ей или смущаться, перебралась на другую его сторону; теперь её от буйной компании отделяла скульптура.
— Лови! — скомандовал первый рыжий второму и ринулся в обход, точно тигр. Братья поймали девочку и, как она ни визжала, как ни лягалась и ни кусалась, окунули её в фонтан. После чего хором сказали «уфф!» и нырнули туда же.
— Смерть ты наша! — сказал один из них, полоща в воде головной платок, пока второй булькал, делая вид, что тонет. — Выйдет мама, спросит: «Арсен, Джесен, хорошо ли за сестричкой приглядывали?» А сестричка с солнечным ударом в постели валяется.
Янеллет умылась и вытерла глаза кулаками.
— Когда мама выйдет? — потребовала она мрачно.
— Как сделает всё, что нужно, так и выйдет, — утомлённо сказал второй.
— Пусть она выйдет!
— Она не может просто так взять и выйти.
— Почему?
— Потому что она не только наша мама, Неле, — сказал один из братьев, присев на бортик. — Она всехняя Младшая Мать.
— Неправда! — взвыла девчонка. — Мама моя! Моя! Не всехняя!
Рыжие братья одинаковым жестом потёрли лбы.
— Ладно, — сказал тот, что был покудрявей, — Джес, бери её и пошли домой. А то так и останется у дверей сторожить. И вообще, шуметь тут… нехорошо.
— Слышала, что Арс сказал? — осведомился Джесен. — Тут нельзя шуметь. Чем больше будешь шуметь, тем позже мама выйдет, поняла?
— А… — начала Янеллет, но уразумела сказанное и поверила: захлопнула рот и безропотно позволила перекинуть себя через плечо. Братья и сестра отправились обратно к набережной.
Юцинеле проводила их удивлённым взглядом. «Дети Младшей Матери», — подумала она и улыбнулась. До сих пор в воображении могущественная Акридделат рисовалась ей человечной не более, чем звезда на шпиле кафедрального собора. Не верилось, что у неё, как у простой женщины, могут быть муж и дети. Священницы говорили, что Акридделат пребывает в затворничестве и сосредоточении, желая обрести свет и подарить его миру. «А семья её скучает по ней, — поняла Неле и вздохнула, — и ждёт обратно…»
Девушка обошла фонтан, вернувшись на облюбованное местечко, и снова уставилась на гладь воды. Появление шумных и смешных рескидди отогнало грусть. Неле даже порадовалась, что они нарушили её покой. Но ушли они — и как не бывало, ничего не переменилось. Таянка достала со дна чаши детскую серёжку, обронённую Янеллет. «Как бы её вернуть? — подумала она. — Может, лучше оставить здесь?»
Серебряный месяц лелеял в ладони алмазную искру. Неле смотрела, как тонет серёжка другой Неле. Мысли истаяли. Она уже решилась просить господина Дари, приготовилась к любому ответу и даже помолилась Арсет, хоть это и запрещено. Оставалось идти и делать. Юцинеле знала, что нужно идти и делать, её сыздетства учили жить правильно, но Рескидда переменила её. Теперь Неле слишком много знала, чтобы не думать лишнего.
И она сидела на краю фонтана, маленькая и худая, закрыв лицо платком, чтобы не облез нос. В белой своей накидке она терялась на фоне белого мрамора изваяний; за её спиной рвался в небо крылатый дракон, а ослепительный демон, прекрасный и гибкий, переливал в ладонях воды тысячелетий. Жаркий воздух плыл над площадью. Сияла звезда.
За несколько сотен шагов от того места, где таянка Юцинеле думала о разных вещах, открылись, не скрипнув, лёгкие двери, выложенные перламутром.
Колоннады собора были необыкновенно массивны — за каждой колонной мог скрыться всадник. Пространство за ними полнилось тенью, даже в самую жаркую пору оставаясь прохладным. В глубоких нишах высились изваяния первосвященниц, по стенам тянулись цитаты из Легендариума. Узорные двери вели во внутренние помещения храма.
Вдоль колонн шла рыжая женщина.
Шаг её был нетвёрд, словно женщина только поднялась после тяжёлой болезни. То и дело она касалась ладонью стены, ища опору. Лицо её, до странности лишённое печатей возраста, сильно исхудало, щёки запали, зелёные глаза тонули в резких тенях. Виски женщины были седы, но огненные косы точно пламенели на белом священническом облачении.