Или нет? Или это мир, который был? А это уже новый мир? Мир, где ты заболела. И где родилась Омаха. Если так, то это ее мир. И ей нужно понять, как в нем жить.
Афронзо-старший сказал, что они «жмут на тормоза». Стараются замедлить процесс, дать новому миру шанс родиться.
Миру моей дочери. Миру, где не должно быть старых преступлений, которые запятнали его появление на свет.
Я должен что-то сделать. Ты понимаешь, Роуз. Я знаю, что ты понимаешь.
Ты сказала это, когда мы познакомились. Что когда-нибудь я погибну, потому что случайно забреду под машину. Но я не бреду. Я иду прямо поперек всех пяти полос.
Я должен что-то сделать. Кто-то же должен что-то сделать. Иначе для чего?
Я люблю тебя.
Спокойной ночи.
Когда я прибыл в офис леди Тидзу, мои руки не находились в карманах, но были заняты.
В одной руке я нес обещанный подарок, цветок, случайную лилию, сорванную в увядшем саду Роуз, она еще благоухала. В другой я нес Омаху Гарден Хаас. Она все еще спала. С тех самых пор, как я вынул ее из детского автомобильного сиденья. Парк показал мне, как установить его у меня в «кадиллаке».
Леди Тидзу приняла цветок со всей своей давно копившейся любезностью. Появление ребенка она приняла с легким поджатием тонких губ.
— Это неожиданно.
Я ничего не сказал.
Тидзу показала на низкий столик, накрытый на двоих. Лапша с пряными яйцами и соленой треской.
— Она достаточно взрослая для молока?
— У меня с собой молочная смесь. Если кто-нибудь будет так любезен.
Она кивнула.
Я сделал знак одному из хорошо воспитанных, скуластых молодых людей, которые проводили меня до леди Тидзу. Контрмера в свете того, что мои руки не были в карманах. Он нес сумку с подгузниками, которая до этого висела у меня на плече, когда я вышел из лифта.
— Три ложки, сто семьдесят граммов фильтрованной воды. Комнатной температуры, пожалуйста.
Охранники поклонились и вышли.
Тидзу чуть отошла назад. Я прошел мимо нее к столу.
Она наблюдала за моей походкой.
— Вы ранены.
На столе стояла маленькая пустая ваза синего цвета. Я просунул в горлышко стебель лилии.
— Да.
Свободную теперь руку я убрал в карман.
Она подошла маленькими скользящими шажками.
— Интересно.
— Что?
Они опустилась на подушку.
— Когда я пригласила вас на завтрак, вы не подумали, как будете есть, держа руки в карманах?
Я улыбнулся:
— Нет, не подумал.
Она показала на вторую подушку.
— Я бы не пригласила вас, если бы не хотела, чтобы вы чувствовали себя удобно.
Я вынул руку из кармана и оперся на нее, опускаясь, садясь больше на ягодицы, чем на ноги, как она. Омаха еще глубже зарылась мне под мышку.
Тидзу взяла пару простых бамбуковых палочек.
— Вы поранили ноги, выполняя мое поручение?
Я смотрел на стену позади нее. Пишущие машинки исчезли. Вместо них лишь несколько ячеек заполняли разнообразные предметы: одинокая флешка, сделанная в виде проксимальной фаланги большого пальца, ее ремешок с бусинами свисал на скриншот, вставленный в рамку, с изображением бородавчатой ведьмы верхом на драконе. Айфон с анимированным бородатым гномом в пластинчатых доспехах, в его длинные рыжие волосы вплетены белые розы. Также вставленный в раму и пронумерованный фрагмент коллажа Шадраха, который я, должно быть, видел на его выставке. И жесткий диск, разобранный на детали, разложенные со схематической точностью вокруг карточки из льняной бумаги, на которой кто-то прекрасным каллиграфическим почерком написал имя без гласных.
Я отвел взгляд от полок и посмотрел на леди Тидзу.
— Да. Случилось кое-что непредвиденное.
— Очевидно.
Один из скуластых парней вернулся, поставил наполненную бутылочку на стол рядом со мной, тут же на пол положил сумку с подгузниками, уже как следует досмотренную, и вышел.
Палочки Тидзу замерли над ее тарелкой.
— Как нам лучше всего сделать, чтобы мы все смогли поесть?
Я подумал о технических сложностях одновременного поедания горячего супа и кормления ребенка.
— Мне кажется, проще всего будет, если дамы поедят первыми. А потом я, может быть, попрошу вас помочь.
Она кивнула, опустила палочки в чашку.
— Прошло много лет с тех пор, как я держала ребенка. Моих младших братьев. Но, по-моему, этому нельзя разучиться.
Я не знал, права она насчет этого или нет. Пока Парк не вручил мне Омаху, я никогда еще не держал ребенка.
Тидзу зажала комок лапши в палочках.
— И может быть, пока я ем, вы расскажете мне что-нибудь о том, с чем вы столкнулись?
— Разумеется.
Она наклонила голову и вежливо втянула лапшу. Я взял бутылочку, встряхнул ее, как учил меня Парк, пощекотал нижнюю губу Омахи соской и придерживал ее, пока малышка ела, даже не проснувшись.
Парк называл это «кормить снами».
К тому времени, как опустели и бутылочка, и чашка леди Тидзу, я почти закончил рассказ и передал ей ребенка поверх стола. Девочка проснулась, почувствовав на себе новые руки, и я ждал, что она расплачется, но она не стала. Тидзу придумала игру, сначала показала ребенку руку с пятью пальцами, потом спрятала ее и показала руку с четырьмя пальцами. Омаха засмеялась.
— А мой диск?
Я втянул суп. Он немного остыл, но все равно был очень хорош.
— Леди Тидзу, хозяйка «Тысячи журавлей», у меня нет его.
Она показала четырехпалую руку девочке.
— Его уничтожили, прежде чем вы смогли им завладеть?
Я выловил кончиками палочек кусочек яйца из бульона.
— Нет. Я держал его в руках. И вернул его человеку, который его украл.
Она подняла Омаху с колен и держала на уровне глаз.
— Но вы здесь.
Я чувствовал напряжение в ее шее, усилие, чтобы его скрыть.
— Здесь.
Она опустила лоб, Омаха протянула руки и взъерошила ее волосы.
— И как вы мне это объясните?
Я положил палочки, показал на сумку с подгузниками, и она кивнула. Из сумки я достал ноутбук Роуз. Я включил его, открыл новый раздел, который создал, пока еще был у Парка, поставил на стол и повернул экраном к ней.
Леди Тидзу посмотрела на долину, трех персонажей, съеженных от ночного холода вокруг угасающего огня.