…Через три дня я узнал, что он надо мной издевался. В его напитке не было ни помета, ни крови. На вкус напиток напоминал крепкий чай с клюквой, мятой и можжевельником. На дне чашки плавал желтый корень какого-то неизвестно мне растения. Я выпил все залпом и через полчаса…»
НИКА
…Я делаю новый глоток зелья из трубочки и наблюдаю, как твердые пузатые тельца букв слабеют и истончаются к хвостикам и разбегаются по странице.
Когда меня взяли в интернат, мне было четыре. Мне казалось, что не помню ничего, что было со мной до того. Мне казалось, мое первое воспоминание — страшный сон про огромную луну, и тонированные стены кабинки «дневного сна», и Подбельский, который гладит меня по волосам и врет, врет…
Мне действительно так казалось. Но теперь я понимаю, что это не так.
Мое первое воспоминание — другое.
Желтолицый старик с приплюснутым носом сидит неподвижно. Он смотрит на меня, не мигая, и мне совсем не нравится его взгляд. А я не нравлюсь ему. Это я чувствую. Я пою какую-то песню на языке, который не понимаю. Усталая полная женщина — наверное, моя мать — держит меня на руках.
Старик берет нож и делает глубокий разрез на моей ладони. Женщина равнодушно вскрикивает. Мне не больно. Я продолжаю петь.
— Эту девочку я не могу излечить, — говорит старик женщине. — В нее вошел подземный дух. Я не вправе его прогнать. Там, — старик указывает рукой куда-то себе за спину, — там, за тайболой, если проплыть от Лойъяврсийте по Сейдъяврйок, много таких, как она. Ты можешь отвезти ее к ним, но это нечистое место. Ты хорошая женщина, тебе не стоит туда ходить.
— И что мне с ней делать? — спрашивает моя мать старика.
— Просто откажись от нее, — отвечает он, заклеивая мне ладонь пластырем. — У тебя уже есть дети. И будут еще. Она все равно не годится для праздничных выступлений. Она будет тебе только мешать. Под Мурманском есть хороший детдом…
ОБОРОТЕНЬ
Они блуждали во тьме — пока однажды один из них случайно не наткнулся на Истину.
Профессор Варченко — недостойный, непосвященный… Профессор Варченко — обычный человеко-объект.
Как получилось, что именно он причастился Истины?
Как он нащупал ее, такую хрупкую, неземную, незримую, своими сальными мясистыми пальцами?
Мы знаем, как. Он блуждал в темноте. И он наткнулся на Истину так же, как пьяный мясник, слепо бредущий по скользкому вонючему полу и готовый вот-вот угодить мордой в свиную тушу, пошатнувшись, налетает на дверь.
Иногда эта дверь бывает не заперта.
И тогда она открывается. Даже для самых никчемных.
Даже для тех, кто уверен, что истину помогут познать железные камеры, проволочные шлемы или магнитные стены. Даже для тех, кто носит колпак из фольги…
Еще в 1911 Варченко пытался зарегистрировать приборами М-лучи — «телепатические волны». Сложно представить себе нечто более нелепое, чем его опыты. Он брил двух людей наголо и надевал им на головы алюминиевые шлемы, соединенные проволокой. Один назначался «передающим», другой — «принимающим». Профессор надеялся, что они смогут улавливать мысли друг друга!
Еще в 1914 он начал писать фантастические рассказы и очерки: «Загадки жизни и смерти», «Передача мысли через пространство и время», «Мои опыты с мозговым излучением»…
В 1915 он пытался построить машину времени — из фанеры, ртути и ваты. С часовым механизмом внутри….
В 1917, как и все недоумки, он с надеждой и радостью принял советскую власть. Власть объектов. Власть демиурга.
В двадцатые он страшно гордился тем, что сотрудники органов госбезопасности посещают его безумные лекции. Тем, что сам академик Бехтерев взял его на полную ставку в Институт Мозга. Тем, что сам товарищ Бокий взял его в качестве секретного свободного консультанта в Специальный отдел.
Обоим своим хозяевам Варченко готов был лизать ноги.
Оба хозяина ценили своего верного пса.
В собственной лаборатории Института Мозга, на втором этаже, Варченко конструировал электрические регистраторы мыслей, учил обезьян читать и ковырялся в гипофизах сросшихся в области таза сиамских близнецов.
А для товарища Бокия он подыскивал знахарей, шаманов, медиумов и гипнотизеров — и приводил их в Фуркасовский переулок, в специально оборудованную «черную комнату», где проверялись их дарования. Испытуемые должны были дешифровать вражеские сообщения и читать мысли врагов посредством дара ясновидения, консультироваться по различным вопросам с усопшими политическими деятелями, проводя спиритические сеансы, вводить в транс врагов народа и заставлять их раскрывать все свои грязные секреты посредством гипноза.
…Сиамские близнецы умерли, не перенеся очередной операции.
…Гипнотизеры и медиумы попадались в основном неказистые — и все же иногда из этого мутного потока жуликов и безумцев удавалось вылавливать истинных мастеров своего дела. Как у многих человеко-зверей, у Варченко был хороший нюх, и он умел находить себе подобных с нюхом еще более развитым. Именно Варченко привел в спецотдел гипнотизера Орнальдо. Именно Варченко наладил отношения с телепатом Рудольфом Месиным. Именно Варченко нашел семейство Руслановых. И эту девочку. Эту чертову девку…
ХРАНИТЬ ВЕЧНО
(Фрагменты рукописи Варченко А.П.; другие части рукописи утрачены)
«…некой бестелесности, как будто наблюдал за происходящим не я, а кто-то посторонний. Еще раз прошу товарищей понять, что увиденное под землей я склонен был объяснять действием наркотических средств, безусловно подмешанных в мой напиток. Я счел все не более чем галлюцинацией, отвратительным смешением реальности и фантомов сознания… Поэтому описание этого «опыта» не было мной включено ни в отчет, предоставленный в Институт Мозга, ни в доклад, составленный для Спецотдела.
Как тогда, так и сейчас я по-прежнему полагаю, что в сентябре 1922 года в пещере близ Ловозера со мной случилась галлюцинация. Однако, коль скоро товарищи интересуются ее подробностями, я постараюсь восстановить их в памяти — хотя и не уверен, что мне это удастся в полной мере по прошествии пятнадцати лет.
Там было холодно — холоднее, чем снаружи, — и узкий подземный лаз был сплошь покрыт хрустящей корочкой льда. Я ждал увидеть внутри следы древней культуры, аналогичные тем, что уже встретились мне снаружи: каменные сооружения кубической формы, изображения человеческих фигур, свечеобразные колонны. Но ничего этого не было, мой фонарь выхватывал из темноты лишь бесформенные заледеневшие камни. Потом подземный коридор стал расширяться. Я смог выпрямиться и свободно идти, и я уже не видел рядом с собой каменных стен — вероятно, я оказался в чем-то вроде подземного грота. И вот тогда я услышал тот звук — дробный, стрекочущий звук, как будто по стеклянной поверхности рассыпали бисер…
Они явились из темноты — огромные насекомые, наподобие, может быть, комаров, но в сотни, в тысячи раз крупнее. Их было, кажется, пять, каждый размером с пони. Трое шли по земле, липкие присоски на лапах с чавканьем целовали лед, волосатые влажные хоботы раскачивались из стороны в сторону. Остальные двое пытались лететь, но тонкие и ломкие, точно из прозрачных больших льдинок, крылья не держали их вес. Их судорожные дрожащие взмахи… Именно они производили тот звук. Дробный, стрекочущий звук, как будто по стеклянной поверхности рассыпали бисер.