К написанному выше добавить мне, пожалуй, нечего.

Разве что следующее: на все вопросы, касающиеся изобретения, я готов отвечать лишь в присутствии товарища Белова H.A.».

ОБОРОТЕНЬ

Обоим своим хозяевам Варченко готов был лизать ноги.

Оба хозяина ценили своего верного пса.

Оба хозяина отправили его искать Шамбалу. Искать Гиперборею. Искать Беловодье. Искать Сумеречную Долину. Ни он, ни его хозяева не в состоянии были понять, что все эти названия обозначают одно и то же. Полую Землю. Он должен был найти Полую Землю. Профессор Варченко — недостойный, непосвященный… Профессор Варченко — со своим звериным чутьем.

Он быстро взял след, хотя сам этого так и не понял. Он думал, что вход в Тибете, а в Тибет его не пустили. Он так и не понял, что входов может быть несколько. Он так и не понял, что сам нашел целых два.

Один в русской Лапландии, а другой в горах Крыма.

Он так и не понял, что видел Полую Землю.

За глупость или неведение, или за неспособность постигнуть, за чистый инстинкт или за пустоту на месте души, за что-то — мы не знаем за что, — но Полая Земля его пощадила.

Он не ослеп, не сошел с ума, не разучился управлять своим телом. Та же Земля, что погрузила во тьму Старуху, одну из лучших, — та же Земля дала этому ничтожеству свою благодать.

Профессор Варченко — недостойный, непосвященный… Профессор Варченко создал то, что не смогли создать мы. Он нашел способ открывать дверь в Полую Землю. Он сотворил чудо и назвал его чудовищным словом «Аниматор», позднее название заменили на не менее чудовищное «Некропортал».

Нам объясняли, что вожаки человеко-зверей не способны объединяться. Инстинкт заставляет их перегрызать глотки товарищам. Истреблять самых талантливых в своих рядах.

Профессор Варченко — недостойный, непосвященный — Полая Земля его пощадила, но братья по оружию — нет.

Они убили его в 38-м.

Перед тем как перегрызть ему глотку, они дали ему стопку бумаги и ручку. Они приказали ему написать исповедь. Он написал, он очень старался, ведь он считал себя еще и писателем… Им не хватило каких-то подробностей — так что Варченко пришлось исповедаться еще и устно.

Рукопись и стенограмму допроса они якобы уничтожили в сорок первом — когда наши воины подошли к Москве и они судорожно и трусливо сжигали свои архивные документы… Сжигали и разворовывали. И прятали в укромных местах.

Дело Варченко поделили между собой генерал Белов и его ассистентка Лиза Рауле.

Белов был занозой в заднице.

Его ассистентка работала на нас.

Лиза Рауле, юная белокурая латышка с нежным прибалтийским акцентом. На самом деле ее звали Эльза Раух, и в ее жилах текла кровь истинных ариев. Она была одной из лучших. Она и ее сестра.

8

НИКА

…Луна, огромная и червивая, как шляпа гигантского гриба. Она слишком близко, она притягивает всю кровь к голове, это из-за нее так болит голова, из-за этой луны, гнойно-желтой, заслоняющей небо… И лед — непрозрачный и желтоватый, это из-за него так тошнит, из-за этого льда, похожего на слипшийся сахар. И круг — пустой черный круг, который очерчен на льду… И шепот:

— У тебя на спине звездное небо…

Холодные пальцы вытягивают меня из моего сна. Холодные пальцы скользят по моей голой спине, и сквозь тошноту, сквозь наполняющую меня липкую муть, я слышу, как он говорит:

— У тебя здесь звезды.

Я голая. Совершенно голая. С ним.

Чужая постель, чужие белые стены.

Не помню.

— Вот это — большая медведица. — Он изучает родинки у меня на спине.

Их много, и при желании в них действительно можно разглядеть пару созвездий.

Он трогает меня рассеянно, по-хозяйски. Он водит холодным пальцем по моей коже. Кожа болит.

Не помню, откуда у него взялось право так делать.

Последнее, что я помню, — зеленая горькая дрянь с большим количеством льда. И совсем другая квартира.

Я морщусь и зажимаю руками рот, а он говорит мне:

— Вставай. Я спешу. Если тебя тошнит, ванная комната там.

Первый раз — он, говорят, самый важный. Решающий. Первый раз — это как инициация. Ритуал с кровью. Первый раз — он, говорят, запоминается на всю жизнь.

Хорошо, что я его вообще не запомнила.

Я смогу теперь воображать все, что угодно…

Я принимаю душ и вытираюсь одним из четырех полотенец. Полотенца все одинаковые, махровые, чистые, свернуты и аккуратно разложены в ряд на специальной железной решетке. Как в гостинице.

Ванна и раковина белоснежны. Пол блестит, коврик для ног не использовался явно ни разу.

Говорят, если твой первый мужчина был с тобой нежен и ласков, ты будешь счастлива в любви всю жизнь.

Я выхожу из душа и иду в комнату по пустому белому коридору.

Я понятия не имею, был ли он со мной нежен и ласков. Зато я вижу, что мой первый мужчина обитает в стерильном жилище… Это как минимум дает мне надежду на то, что он был осторожен.

Он сидит на идеально чистом полу, в позе лотоса, обнаженный. Он не двигается, не моргает, не дышит. Сфинкс. Используют ли сфинксы презерватив?

— Если у нас… насколько я поняла, что-то было… как это случилось?

Мой первый мужчина смотрит на меня так… Так смотрят из окна отъезжающего поезда на перрон: рассеянно и нетерпеливо ожидая смены надоевшей картинки.

— Все было отлично, — говорит он по-немецки и встает с пола. — Странно, что ты не запомнила, цукершнеке.

Я смотрю вниз. Смотрю на его голые ноги. Трогательные щиколотки. Изящные, как у цапли.

— Но ты… ты был осторожен?

— Я всегда осторожен. — Он натягивает штаны. — Но если ты имеешь в виду презерватив, то я им не пользовался.

— Ты что, псих? А если я залечу?

— Это решительно невозможно, — говорит он по-русски.

— Значит, ничего не было?

— Значит, я тебе ничего не отдал. Мой учитель йоги считает, что не нужно отдавать свои семечки.

— Семечки?!

— То есть я хотел сказать — семена.

Мне нравится его русский — идеальный, но с очаровательными ошибками слабоумного.

— Ты имеешь в виду, не нужно отдавать свое «семя»?

— Точно! Семя. Учитель говорит, это ослабляет мужчину. Лишает его энергии. На кухне есть апельсиновый сок…

Первый раз — самый важный, если ты, конечно, не выступаешь в роли подстилки для йоговских упражнений.