Она повела Мальвину туда, к нему. Он обнял сестру за плечи. Катя наблюдала за ним.
Все оказалось очень просто — в дальнем конце цеха — тоже дверь: раздвижная. Феликс приложил к датчику магнитную карту.
Когда они ушли, Вера Сергеевна сказала:
— Я вам должна объяснить. Только не здесь. Пойдемте в мой офис.
В офисе, куда они перешли из цеха темперирования, Вера Сергеевна первым делом услала куда-то с поручением своего секретаря. Затем плотно закрыла дверь. Потом достала из ящика пачку сигарет и закурила.
Катя думала о том, куда так внезапно появившийся в цеху Феликс увел свою сестру — в другой офис, в туалет или успел уже увезти с фабрики.
— Думаете, мне легко жить со всем этим? — хрипло спросила Вера Сергеевна, жадно глотая сигаретный дым. — Родной племянник объявлен маньяком-убийцей. Моя дочь, старшая… моя гордость… вы сами только что все видели.
— Что с ней такое? — спросил Гущин. — Это и на припадок не похоже, и не косила она вовсе, не притворялась. Это прямо какой-то другой человек вдруг возник. Девочка. Я своими ушами слышал. Вашей дочери около тридцати, а это был ребенок маленький совсем. И внешне она изменилась — не знаю как, но она стала какой-то другой даже внешне. Походка, жесты… это был ребенок.
— Диссоциативное расстройство идентичности, — сказала Вера Сергеевна.
— Что, простите?
— Раздвоение… расщепление личности. Слышали про такое?
— Только в кино. Я считал — это все выдумки.
— Я тоже так когда-то думала, — Вера Сергеевна закурила сигарету. — Мальвина родилась, когда мне было девятнадцать. Я была замужем, мы жили счастливо с Валерой, моим мужем. И наша девочка родилась в полном порядке. Все было хорошо. Она отлично училась. Всегда считала образование главным, хотя ни я, ни отец особо не настаивали. Она изучала иностранные языки, литературу, всегда хотела преподавать. Но однажды… случилось вот это. Появилось это создание. Ласточка…
— Это случилось с Мальвиной уже во взрослом возрасте? — осторожно спросила Катя.
— Да. Как гром среди ясного неба. Не было ни болезни, ни какого-то душевного потрясения… Эта вторая личность появилась словно ниоткуда. Словно бес какой-то вселился, — Вера Сергеевна всхлипнула. — Мы с мужем не знали, что и думать. К нашим врачам обращаться не стали. Мы повезли Мальвину в Швейцарию. Там ее смотрели врачи, поставили этот вот диагноз — диссоциативное расстройство идентичности. Редкий случай в психиатрии. Объяснили, что это не сумасшествие, не шизофрения, это просто раздвоение личности. Как в такое можно поверить мне, матери? Как с этим прикажете жить? Это дочь моя любимая, плоть моя, кровь моя… Я люблю ее, мою дочь, ее характер, ее душу, ее привычки, даже ее недостатки я люблю. Я ведь ее мать. И вдруг возникает эта… я не знаю даже, как это назвать… эта маленькая тварь, эта чертова Ласточка…
— Мальвина помнит о появлении Ласточки? — спросила Катя.
— Вы же видели, она ничего не помнит. Я не знаю, куда она сама девается… то есть я хотела сказать, куда исчезает при этом ее настоящая личность, ее первое я… Психиатры в Цюрихе нам с мужем что-то объясняли, я не помню, муж во всем этом пытался хоть как-то разобраться. Я только плакала, я никак не могла смириться. А потом мой муж умер. И теперь все это обрушилось на меня. Весь этот домашний кошмар.
— Ваша дочь… то есть я хотел сказать, Ласточка, она упоминала кого-то по имени Андерсен. И речь шла о том, что он вроде как убийца, — сказал Гущин.
— Да, я тоже это слышала. Она вообще стала какой-то другой. Ласточка, не Мальвина, а эта маленькая дрянь. Раньше она много болтала о всяких пустяках, пела иногда. А сейчас она стала ужасной плаксой. И словно постоянно чего-то боится. Словно ее кто-то сильно напугал.
— А Мальвина что говорит?
— Я же вам объясняю, она ничего не помнит. Жалуется на головную боль, на усталость, на слабость.
Гущин помолчал, будто обдумывая произошедшее и сказанное. Катя тоже помалкивала, она еще не оправилась от шока.
Затем Гущин достал из кармана пиджака фотографию.
— Вера Сергеевна, вам знакома эта женщина?
Вера Сергеевна зажгла от старой сигареты новую. Ухоженное лицо ее со следами былой красоты сейчас осунулось.
— Это София, наша бывшая сиделка. Она из Молдавии. Ухаживала за моим мужем.
— Она жила в вашем доме?
— Приезжала, у нее был скользящий график — иногда дневные дежурства, иногда ночные.
— Вера Сергеевна, у нас есть сведения, что она не просто ухаживала за вашим мужем.
— Если вы не понимаете, то вы должны понять, — сказала Вера Сергеевна.
— Я понимаю, но лучше вам все объяснить самой.
— Мой муж умирал от рака. Я исполняла любое его желание, лишь бы как-то продлить… облегчить ему существование… Черт возьми, он ждал смерти, вы знаете, что это такое? Нет? А я знаю, потому что все происходило на моих глазах. Мой муж медленно умирал. И я ничем не могла ему помочь. Я была готова на все. Да, он хотел женщину, ему казалось, что с женщиной не так страшно… понимаете, не так страшно ждать смерти. Он всегда был очень пылок и любвеобилен. До самого конца. Я наняла для него Софию. За деньги она была готова делать все, что он пожелает и сможет в постели.
— Для Родиона вы ее тоже наняли?
— Да, и для моего племянника тоже. Он помогал нам как мог, ухаживал за моим мужем. Он мужчина. Несмотря на свою болезнь, он был и остается мужчиной. Надя меня просила что-то сделать… Сонька, то есть София, не возражала. Она была жадной бабой, и до мужиков, и до денег.
— Вам известно, что София Калараш, ваша сиделка, стала первой жертвой Родиона Шадрина?
— Мне Надя… сестра говорила об этом. Она ведь с делом уголовным знакомилась как законный представитель Роди. Но я не верила. Мой племянник не способен убить.
— У нас есть сведения, что Родион вам не просто племянник, — сказал Гущин.
Лицо Веры Сергеевны пошло красными пятнами.
— Что вы хотите этим сказать?
— У нас есть сведения, что он сын вашего мужа от вашей младшей сестры Надежды.
— Да кто вам такое сказал???!!!
Она закричала это так, что…
Но возмущенный крик как-то быстро заглох.
Полковник Гущин и Катя ждали.
— Ладно, — сказала Вера Сергеевна, раздавила окурок сигареты прямо о столешницу офисного стола, не утруждая себя поиском пепельницы. — Ладно. Не знаю, кто проболтался. Но если вы не понимаете, вы должны постараться понять и это.
— Я постараюсь, — серьезно сказал полковник Гущин.
— Наша с Надей мать пила. Она работала костюмершей на «Мосфильме». Законченная алкоголичка. Ее пьяную сбила машина. Мне тогда только исполнилось восемнадцать лет, Надьке было восемь. Я стала для нее матерью, я пошла работать туда же, на «Мосфильм», в художественный цех. Потом мне предложили сниматься в кино, так, несколько эпизодов… сочли мою внешность подходящей. Там я встретила Валерия. Помните восьмидесятые, полковник, что это было за время? О, люди тогда уже начали делать свой бизнес. Валерий делал бизнес на видеокассетах. Фильмы, подпольный видеопрокат за деньги, покупали и перепродавали видеомагнитофоны. Он был широко известен в Москве. Вокруг него всегда полно толклось народа — актеры, все эти пьяницы… Они занимали у него деньги без отдачи. Потому что он в деньгах купался уже тогда. Когда я встретила его, он купался в деньгах, понимаете? «Мерседес», квартира на Кутузовском, огромная дача в Малаховке. Это сейчас нам странно слышать про все это. Кажется таким жалким. А тогда это считалось пределом мечтаний, богатством, капиталом. Он захотел меня, и я… я выскочила замуж за него пулей. Я не помнила себя от счастья. Он стал мне и мужем, и отцом, он ведь был старше меня почти на шестнадцать лет. Надя жила с нами, он заботился о ней. Потом у меня родилась Мальвина. А затем… Это моя вина. Но мне было тогда всего двадцать четыре, еще дура дурой… Хотелось какого-то рожна, хотя и так все в руки плыло. Валерка был ненасытный в постели. А Надька подросла, стала так хорошеть… Короче, это я виновата, я позволила… Однажды на Новый год мы напились все в ресторане и потом поехали на дачу. Затопили камин и все втроем легли в одну постель. Я была пьяной, Валера тоже и моя младшая сестра… Надьке было всего четырнадцать, но она хотела секса не меньше, чем мы. Короче, она залетела с первого раза. Да, она забеременела от Валерки, моего мужа, он не соображал, что делает… И я не соображала, я все это поощряла. Казалось — вот она свобода во всем, долой условности. Потом только, когда мы поняли, что Надька беременна… О господи, это моя вина! Я всю жизнь перед ней виновата. И за то, что Родиоша вот таким родился. Мы с мужем заботились о ней и о мальчике тоже. Когда поняли, что Родиоша неполноценный, что у него врожденный аутизм… еще больше заботились. Надя жила с нами. А когда она стала совершеннолетней, Валера нашел ей подходящего мужа.