Изабел больно дернула меня за руку.
— Пойдем поищем книги про то, как растолстеть.
Мы отправились в кулинарный раздел и уселись на пол. Ковер был старый, вытертый. Изабел устроила грандиозный беспорядок, стаскивая с полок стопку за стопкой и запихивая их потом обратно как придется, а я растворилась в аккуратных буковках заголовков на корешках, рассеянно выравнивая книги на полках.
— Хочу научиться правильно толстеть. — Изабел протянула мне книгу о выпечке. — Что скажешь?
Я пролистала страницы.
— Тут все в граммах, а не в стаканах. Придется тебе купить электронные весы.
— Ну уж нет. — Изабел запихнула книгу на первое попавшееся место на полке. — А эта?
Книга оказалась о тортах. Восхитительных шоколадных коржах, лопающихся от малиновой начинки, золотистых бисквитах, прослоенных воздушным масляным кремом, сочных чизкейках, истекающих клубничным нектаром.
— Торт в школу не возьмешь. — Я передала ей книжку про печенье. — Попробуй вот эту.
— Это идеальный вариант, — возмутилась Изабел и отложила книгу в сторону в отдельную кучку. — Ты что, не знаешь правил шопинга? Рациональный подход тут ни к чему. Главное — убить побольше времени. Я чувствую, придется мне учить тебя искусству разглядывания. Ты в нем определенно профан.
Изабел учила меня разглядывать кулинарные книги, пока я совершенно не извелась и не ушла бродить по магазину, оставив ее в одиночестве. Ноги сами привели меня к обитой бордовым ковром лестнице на второй этаж.
Из-за серости за окном чердак показался мне темнее и теснее, чем я его запомнила, но двухместный диванчик стоял все на том же месте, и невысокие стеллажи с книгами, в которых копался Сэм, тоже. Я так и видела, как он сидит перед ними на корточках, выискивая ту самую книгу.
Делать этого не следовало, но я села на диванчик, откинулась на спинку, закрыла глаза и изо всех сил вообразила, что позади меня лежит Сэм, что я нахожусь в кольце его надежных рук и в любой миг могу почувствовать на своей щеке его теплое дыхание, колышущее мои волосы и щекочущее мне ухо.
Я почти чуяла его присутствие. Мест, где до сих пор сохранился его запах, оставалось не так много, но я почти улавливала его — а может, просто так сильно этого хотела, что он мне чудился.
Я вспомнила, как Сэм уговаривал меня принюхаться в кондитерской. Признать свою истинную природу. Теперь я погрузилась в запахи книжного магазина: ореховый и табачный аромат кожи, цветочный запах чистящего средства для ковров, сладковатый душок черных чернил и чуть отдающий бензином — цветных, шампунь мальчика-продавца за прилавком, духи Изабел, отголоски запаха наших с Сэмом поцелуев на этом диване.
Мне хотелось, чтобы Изабел застала меня в слезах, ничуть не больше, чем ей хотелось, чтобы я застала в слезах ее. У нас с ней теперь было немало общего, но о слезах мы не говорили никогда. Я утерла лицо рукавом и выпрямилась.
Я подошла к полке, с которой Сэм тогда взял ту книгу, и принялась просматривать корешки, пока не нашла нужный. Я вытащила томик. «Стихи». Райнер Мария Рильке. Я поднесла его к носу, чтобы убедиться, что это тот самый экземпляр. Сэм.
Я купила его. Изабел купила книжку про печенье, мы поехали к Рейчел и напекли гору крошечных печеньиц, старательно избегая разговоров о Сэме и Оливии. Потом Изабел отвезла меня домой, я заперлась в кабинете с томиком Рильке и принялась читать.
Две жизни: ты не с этой и не с той,
И жизнь твоя то ввысь парит, то дремлет,
То молча ждет, то все вокруг объемлет —
То камнем обернувшись, то звездой. [8]
Мне кажется, я начинала понимать поэзию.
Без моего волка Рождество было не Рождество. Это была единственная пора, когда он всегда был со мной, безмолвной тенью маяча на опушке леса. Сколько раз я стояла у кухонного окна, нюхая ладони, пропахшие имбирем, мускатным орехом, хвоей и еще тысячей рождественских запахов, и чувствуя на себе его взгляд. Я поднимала голову и видела на опушке Сэма, не сводившего с меня немигающих желтых глаз.
В этом году все было иначе.
Я стояла у кухонного окна, но ладони у меня ничем не пахли. Что толку было печь рождественское печенье или наряжать елку, если через день мне все равно предстояло уехать на две недели вместе с Рейчел. Я буду валяться на белом песке флоридского пляжа, далеко-далеко от Мерси-Фоллз. Далеко-далеко от Пограничного леса, а главное — от пустого двора.
Я медленно ополоснула свою чашку и в тысячный уже за эту зиму раз устремила взгляд на лес.
В серых сумерках не было видно ничего, кроме заснеженных деревьев, чьи ветви казались выгравированными на фоне набрякшего зимнего неба. Единственным цветным мазком посреди этой серости было пламенеющее оперение кардинала, спорхнувшего к кормушке. Он принялся долбить пустой деревянный поддон, потом стремительно упорхнул прочь, алая точка на фоне белеющего неба.
Мне не хотелось выходить на занесенный нетронутым снегом двор, на котором не было отпечатков волчьих лап, но оставлять кормушку пустой тоже не годилось. Я вытащила из-под кухонной раковины пакетик с птичьим кормом, натянула куртку, шапку и перчатки и, подойдя к задней двери, открыла ее.
На меня обрушился запах зимнего леса, а с ним и воспоминания о каждом прошедшем Рождестве.
Я знала, что я одна, но по телу у меня все равно пробежала дрожь.
Я наблюдал за ней.
Я был призраком в чаще леса — безмолвным, не движным, закоченевшим. Я был воплощением зимы, ледяным ветром, обретшим материальную форму. Я стоял на краю леса, где деревья уже начинали редеть, и нюхал воздух: в эту пору запахи были преимущественно безжизненные. Терпкая нотка хвои, мускусный запах волка и ее нежный аромат — вот и все.
Она стояла на пороге, на расстоянии нескольких вздохов от меня. Ее лицо было обращено к лесу, но я был невидим, неосязаем, я весь превратился в одни глаза. Порывистый ветер снова и снова доносил до меня ее запах, поющий на другом языке о воспоминаниях из другой жизни.
Наконец, наконец-то она вышла на террасу и оставила на девственном снегу первый след.
А я стоял там, совсем рядом и все же на невообразимом расстоянии.
Каждый шаг по направлению к кормушке приближал меня к лесу. Терпко пахло подснежной листвой, ручейками, лениво журчащими под коркой льда, летом, дремлющим в стволах бессчетных голых деревьев. Почему-то эти деревья напомнили мне о волках, воющих по ночам, а с волков мысли перекинулись на золотой лес из моих грез, теперь надежно укрытый снежным покровом. Как же я по нему скучала.