– Еще пушниной, – вспомнила девушка.
– Будет и пушнина, – пообещал Антон. – Лет через пять, когда расплодятся плотоядные зайцы и древесные лисы. Настреляю тебе на шубу.
Она улыбнулась:
– Наверно, она будет радиоактивной.
– Да не больше, чем мы.
– Я вот все думаю, что нас ждет? Ведь такой жизни, как раньше. уже не будет?
– Не будет, – подтвердил он. – Но будет не хуже.
– А того, что вокруг, нам надолго хватит?
– Ты о чем?
– Ну, я про металлолом, бензин на заправках.
– Девочка моя, все это портится. Проблема номер один. Ржавчина. За сто лет толстенная балка, если никак не защищена от коррозии, рассыпается в прах. Проблема номер два. У бензина через пару лет начинает падать октановое число. Выдыхается он. И куда ни посмотри, все приходит в негодность. Наладить перегонку сырой нефти мы, говорят, сможем, но не добычу. А все нефтехранилища в пределах досягаемости сгорели.
– А как насчет биодизеля? – спросила девушка. – Я читала, на спирте даже самолеты могут летать.
– Разве что пилоты. Да и жаль, что у нас не Бразилия. Сахарный тростник не растет. А если бы и рос, мы нашли бы этанолу другое применение. Обнаружили мы тут недавно девять вагонов – цистерны с маркировкой. C2H5OH. Так Борисыч приказал этот факт держать в тайне. Тогда хватит всему городу надолго, даже если пить будут все – и младенцы, и старики.
Настя знала, что, хоть в городе не было сухого закона, злоупотребление алкоголем не поощрялось.
– Знаешь, мы ведь и автомобили навечно не сохраним, – призадумался Антон. – Можно, конечно, в кустарных условиях собрать авто середины ХХ века. С клаксоном. Но это штучно, не массово. Так что уже сейчас думают о запасном варианте. Гужевой транспорт. Лошадей пока мало – только те, что выживальщики привезли. Мы искали по деревням, но не нашли не то что лошадей – кроликов, блин. Всех сожрали. А в дикой природе зимой кони выжить точно не могли. Они, прости за каламбур, двинули кони. Ну, ничего. Через десять лет у нас будет табун.
– Вот бы покататься, – взгляд Насти стал мечтательным.
– Ну, нас к ним пока на пушечный выстрел не подпустят. Их холят и лелеют как младенцев. Хотя есть у меня знакомый со скотного двора. Может, и пособит.
За разговором время проходило незаметно. Они обсудили все, что касалось судьбы Подгорного и цивилизации, но никак не могли перейти к своей личной судьбе.
– Настюш, давно хотел спросить тебя…
– Да? – она повернула голову.
– Нет, – он мотнул головой. – Начну по-другому, иначе получается паскудно. Сейчас отношения полов не как раньше. Попроще. Дубиной по башке и к себе в пещеру… Поэтому заруби себе на носу, что ты мне ничем не обязана. Не надо фигни типа «благородный спаситель» и все такое, – он замолчал, подбирая слова. – Никакой я не благородный. Просто… с тобой мне очень хорошо. Я раньше не встречал никого похожего. Как это называется, ты знаешь?
– Дружба? – в глазах ее плясали веселые искорки.
– Ну, если хочешь, давай будем друзьями. Лучшими друзьями.
С трудом она сдержалась, чтобы не закричать «Нет!». Наверно, это было бы слишком даже для женского романа. Вместо этого она нашла в себе силы сказать:
– Как ты можешь? Глупый. Я же люблю тебя.
Никому и никогда она эти слова не говорила. Даже маме.
– И ты согласна быть со мной всегда, и в радости, и в горести? – в его голосе не было обычной иронии.
– Ты же знаешь.
Он посмотрел на нее и прочитал ответ в ее глазах.
– Жалею, что мы не встретились раньше, – произнес он, держа ее за руку. – Мы могли бы отправиться в романтическое путешествие. В Крым.
– Придет лето, и здесь будет хорошо. На холмах вырастут цветы и трава.
– В смысле конопля? Есть у нас те, кто обрадуется.
Она засмеялась глуповатой шутке, и снова повисла пауза, они обменялись долгим взглядом, в котором была древняя как мир игра намеков и полунамеков. Вроде бы и он не привлекал ее к себе, и она не тянулась ему навстречу. Но как-то незаметно они оказались совсем рядом.
– Столько раз представлял себе этот момент, – он привлек ее к себе. – Вроде, теперь нужно поцеловать свою любимую?
– А ты не знаешь? – шутливо спросила она.
– Абсолютно. Ты же у меня первая и единственная.
– Все шутишь, – вздохнула Настя.
– Никогда не был так серьезен. Я влюбился первый раз в жизни. Все, что было до, не считается.
– Конечно, не считается, – согласилась она.
– Ты такая красивая, что можно говорить об этом до утра. Хочешь послушать?
– Еще больше хочу, чтобы ты, наконец, поцеловал меня.
Когда их губы, наконец, разомкнулись, Настя покачнулась.
– Что с тобой, любимая?
– Голова закружилась.
– И руки холодные. Дай погрею, – он поднес ее руку к губам. – Ты дрожишь.
– Это не от холода.
Долгое время в тишине раздавался только звук поцелуев. Потом его прервал шепот Антона.
– Мы могли бы подождать до свадьбы.
– Смеешься? Я всю жизнь этого ждала.
– Тогда мы поженимся, когда вернемся.
– Обязательно.
– Правда? Я так люблю тебя. Блин, мозги абсолютно отключились…
– А разве они сейчас нужны?
– Ты права, моя девочка. Иди ко мне.
На минуту Антон отпустил ее, стал расстегивать пуговицы на ее кофте.
– И чего же их так много?
Он поднял Настю и перенес на кровать, покрывая поцелуями: губы, шею, плечи, грудь, ниже… гладя, лаская.
– Люблю твои руки, – произнесла она в темноте. – И не только за умение играть на гитаре.
А дальше никакие слова были не нужны. Это была не просто физиология, а нечто больше. Ей хотелось, чтобы эти минуты никогда не кончались – только теперь она чувствовала себя не обломком человека, а целым.
И то, что не было пережито раньше, в «нормальном» времени, когда наполненные людьми города-муравейники были для нее также мертвы и пусты, как руины, было прожито и испытано теперь. Потом они сидели, обнявшись, теряя счет минутам. Они понимали, что скоро придется возвращаться, но так не хотелось думать ни о чем. И так же, не отрываясь друг от друга, незаметно уснули.
Сквозь сон они слышали далекий вой.
– Волки? – не открывая глаза, спросила Настя, заворачиваясь в одеяло.
– Нет, хомячки. Страшные звери. Как нападут стаей, как повалят. – Но ты не бойся. До тебя только через мой труп доберутся.