Бренчала гитара, местный бард надтреснутым голосом выводил припев. Владимир прислушался, узнал песенку «Здравствуй, НАТО!»:
Будем резать вас при каждом случае,
Не поездите вы далеко.
Вы земли нашей хотели, так получите.
Не серчайте, что неглубоко…
«Тоже мне, Окуджава нашелся».
— А под оперным театром — там бункер… — рассказывали историю из диггерского фольклора чуть поодаль.
Владимир поморщился: «Черт-те кто понаехал. С каждым годом все хуже».
Он вдруг представил, как выглядел бы слет, если б организатором была его ячейка. С полотнищем между деревьями: «А ты готов к Нему?» (где жуткая страховидла, символизирующая Армагедец, пожирает город). С пластмассовыми фигурками северной лисички по имени Песец в киоске. Смешно… Прав оказался Старый, когда отговорил от идеи массовых сборов. Вреда было бы больше, чем пользы. Легко превратить толковую идею в гей-парад, да и огласка ни к чему.
Фраза о том, что движение опопсело, повторялась в разговорах ветеранов уже года три. Выигрывая в количестве, проигрываешь в качестве, и девяносто процентов новеньких были мусором и балластом, теми самыми диванными героями. Встречались и идиоты, и просто клоуны, которым нечем было занять избыток времени… Но с ними приходила и свежая кровь — немногие, кто оказывался действительно готовым к реальным делам. Нескольких из будущих товарищей Богданов нашел именно в этой толпе.
Это был этакий брутальный Вудсток, только роль «травки» здесь играли будоражащие кровь истории про встречу с медведем на узкой тропе, байки альпинистов, диггеров, спелеологов и искателей клада Колчака.
На другом конце Поляны царил спорт. На полосе препятствий тренировались две команды парней — полным ходом шла подготовка к каким-то междусобойным соревнованиям. Рядом потрепанный жизнью человек в тельняшке учил десяток обрюзгших мужиков приемам рукопашного и ножевого боя. Двое парней колотили набитый песком манекен. Там, где песок сменялся грунтом, мужики постарше гоняли мяч, сопровождая каждый гол бычьим ревом и звонким хлопаньем по спинам. А колонки все надрывались, и звуки песен о двух далеких войнах казались напоминанием о той, что за поворотом.
«Зачем они здесь? — подумал Владимир, проходя по хорошо утоптанной тропинке. — Обманывают себя, типа — готовы? Смешно».
И исчез в самой большой палатке, откуда уже доносился звон стаканов. Через пять минут он вышел оттуда — трезвый, но помрачневший. Он собирался выложить здешним старшим, людям умным и грамотным, свои подозрения, но в самом начале беседы понял, что уже не хочет. В лоб не ударят, но посмеются, как удачной шутке. И подумают: «Вот дурачок». Так чего ради?.. У каждого своя голова на плечах.
Вдыхая запах мяса, жарящегося на решетке, Богданов с минуту смотрел на этот балаган. Поздоровался и перекинулся десятком фраз с парой старых друзей — с каждым годом тут становилось все меньше знакомых лиц. Потом вздохнул, сплюнул и направился к стоянке, где ждали его соратники.
Они напрасно приехали сюда. Здесь нечего ловить и некого предупреждать. Эти люди такое же мясо, как и те, что в городе.
— Поехали, — махнул рукой своим Владимир. — Дел выше крыши. — И бодрым шагом направился к своей машине, пиликнув брелоком сигналки.
За ним, как один человек, двинулись два десятка мужиков в туристских штормовках. Они были разными, но что-то неуловимо общее проскальзывало в походке, лицах, взглядах. Через пять минут полтора десятка внедорожников один за другим вырулили с площадки и, легко одолевая ямки, наполненные застоявшейся водой, покатились по проложенной через негустой ельник просеке.
Вслед им неслись усиленные динамиками куплеты партизанской запевки: «И как в мае, и как в мае сорок пятого, будем гнать и будем бить врага проклятого…»
Никого из тех, кто был на Поляне, они больше не видели.
День спустя наземный ядерный взрыв снес Новосибирскую ГЭС, вскипятил водохранилище, и десятиметровая стена клокочущего кипятка обрушилась на палатки, сварив людей за секунды.
* * *
Через час вереница автомобилей мчалась по трассе на юг.
До Гнезда они добрались уже затемно. Окрестности лагеря встретили их тишиной, нарушаемой только пением сверчков, которое другим людям показалось бы романтичным. Стеной стояла девственная тайга, и силуэты гор на горизонте казались сошедшими с картины. На границе Новосибирской области и Алтайского края места были красивые, но заброшенные.
Тридцать лет назад тут был неплохой колхоз, в котором выращивали рожь, гречиху, овощи. Здесь же стояла одна из лучших в районе пасек. Но лихие девяностые проехались по нему, как колесница Джаггернаута, оставив только груды битого кирпича и бетонные сваи, отмечавшие место, где строилось овощехранилище. Людей не было на десять километров вокруг. Чуть дальше в двух деревнях, превращенных после закрытия школ в резервации, доживали свой век полтысячи селян. Иногда сюда забирались грибники, ягодники и собиратели черемши, хотя и они предпочитали более обжитые места. Летом в лесу легче было столкнуться со зверем — от барсука до волка, чем с кем-то из них. Когда люди уходят, природа быстро заполняет пустоту живыми тварями, но промысловой дичи здесь не было, поэтому и охотники сюда не наведывались.
Если выстрелы и звучали, то только со стороны базы, но их никто или почти никто не слышал. Поэтому ячейка и выбрала это место. При желании можно было найти и поглуше. В необъятной Сибири даже в начале третьего тысячелетия могли существовать раскольничьи выселки, которые не знали о падении самодержца всероссийского.
Можно было осесть там, куда кроме как на вертолете или вездеходе не добраться. Но тогда встанет вопрос о полной автономности. Владимир с товарищами сходился во мнении, что идея о самодостаточности — чепуха. Робинзонят пусть придурки-анастасийцы и прочие непротивленцы. А они будут брать от цивилизации или ее трупа все, что можно.
Если их предсказания относительно социального краха сбудутся, в первые сутки люди an masse еще не расчухают, что все изменилось. И из этой обстановки бардака они должны извлечь максимум пользы. Действуя по принципу «один день летом год кормит», экспроприировать все, до чего дотянутся, — не только для выживания, но и на обмен.
Отсюда за полчаса можно выйти на оперативный простор — трассу М52, открывающую доступ к областному центру. Идеальный вариант, когда к ним никто не сунется, а для их вылазок открыт весь юго-восток региона плюс небольшая северная часть Алтая. С деревенскими отношения вроде налажены, да и те уверены, что в заброшенном санатории проводятся только выездные шашлыки да пьянки. В случае чего противнику в последнюю очередь пришло бы в голову искать здесь ценный хабар. Но даже если б и пришло, его ждал бы хороший отпор. Владимир бывал там и зондировал обстановку. На все село было не больше пяти охотников, худо-бедно кормящихся с тайги. Остальные ружья или давно пропили, или из их владельцев сыпался песок.