Но он работал с тем, что оставалось в его распоряжении, и уже к пятнадцати годам был способен получить любую вещь, какую хотел, и заставить человека против воли делать все, что ему, Лео, заблагорассудится... И тогда он попытался все объяснить своей матери, которая единственная верила в него, дать ей доступ в тот тайный мир, который он обрел. Он так и не мог потом вспомнить, что же произошло... лишь помнил, что отец ударил его, и он бежал из дома родителей, так никогда уже больше туда и не вернувшись.
Навыки колдовства позволили ему жить обеспеченно следующие пять лет, пока он был студентом. Самая лучшая еда, одежда, апартаменты — стоит только захотеть. Однако глубокое недоверие к сексу удерживало его от рискованных экспериментов, оставляя на его долю лишь смущающие, унизительные, пачкающие простыни сны.
И вот однажды он встревожился не на шутку, как встревожился бы наркоман, обнаружив, что ему уже не хватает обычной дозы опиума, — поняв, что ему хочется — нет, ему необходимо, — получить нечто большее.
Ведь в конце концов магия была прекрасна не потому, что давала ему все, его привлекала власть, даруемая ею, подчинение себе чужой воли, ощущение собственной мощи, распространяющейся вокруг. Для него было мучительно сознавать, что его господство над другими людьми небезгранично, что существуют провалы в созданном им мире, провалы, сопротивляющиеся его влиянию, как навощенная поверхность клише сопротивляется чернилам: он не мог полностью овладеть умами других людей. Он мог заставить их повиноваться против воли, но побудить их желать этого — было выше его возможностей И до тех пор, пока в другом человеке сохранялось хотя бы малейшее движение протеста или сопротивления, его господство не было абсолютным.
А именно абсолютное господство было ему необходимо. Но до того, как он встретил на своем пути Бенджамена Харвуда, Френд не верил, что это на самом деле возможно.
А почему вы его так называете? — раздраженно спросила Бет Харвуд.
— Как? Хунзи канцо? — переспросил Шэнди. — Так это его титул. А как еще? Называть его Тэтч — фамильярно, а Черной Бородой — слишком театрально.
— Его титул? И что он значит?
— Это значит, что он... э-э-э... посвященный, что он прошел обряд огня.
— Посвященный? Во что? — Она казалась смущенной тем, что Шэнди оказался посвящен в подобные вещи.
Шэнди собрался было ответить, но потом лишь пожал плечами:
— А, все это выдумки про колдовство. Даже живя там, в старом форту, вы не могли не заметить, что магия здесь используется так же часто и обыденно, как огонь в Англии.
— Конечно, я заметила, как суеверны все эти люди. Думаю, во всех примитивных сообществах... — Она замерла и подняла на Шэнди широко раскрытые глаза. — Бог мой! Джон, но вы-то, надеюсь, не верите во все это?
Шэнди нахмурился и перевел взгляд с костра на темную стену джунглей.
— Я не хотел бы обидеть вас притворством. Здесь новый мир, и пираты живут с этой природой в куда более тесном контакте, чем любой европеец в Кингстоне, Картахене или Порт-о-Пренсе, пытающийся перенести сюда как можно больше реалий Старого Света. Если уж вы не сомневаетесь в истинах Ветхого Завета, то должны признать существование сверхъестественного и не торопиться с выводами по поводу того, что возможно в этом мире, а что — нет.
Мистер Берд яростно отшвырнул кусок мяса, который жевал, и, вскочив, заозирался по сторонам.
— Я не собака! — заорал он, мотая головой, и золотые серьги в его ушах засверкали в свете пламени. — Ты — сукин сын!
Бет с тревогой оглянулась на него. Шэнди улыбнулся, взял ее за руку и прошептал на ухо:
— Не стоит пугаться, редкая ночь обходится без его воплей. На что бы он там ни злился, но это никак не связано ни с Нью-Провиденсом, ни с 1718 годом.
— Черт бы тебя побрал! — продолжал кричать мистер Берд. — Не собака, не собака, не собака я!
— Похоже, его как-то раз обозвали собакой, и с тех пор он, как напьется, вспоминает старую обиду, — тихо пояснил Шэнди.
— Да, — уныло согласилась Бет. — Но, Джон, вы же не хотите сказать, что... ну, право, не знаю... что вы и сами носите все эти талисманы, чтобы духи оберегали вас?
— Нет, — ответил Шэнди, — но я явственно помню, как разрядил пистолет прямо в живот вашего доктора, когда он как раз и носил подобный талисман. Это было в тот самый день, когда пираты захватили «Кармайкл». И еще, в первую неделю здесь я как-то поймал курицу, сварил ее и съел, а на следующий день меня свалила лихорадка. Старый комендант Сауни брел мимо, как всегда бормоча себе что-то под нос и отмахиваясь от невидимых мух, и заглянул ко мне в палатку, где я метался и стонал от боли. И первым же делом он спросил, не ел ли я случаем курицу с выцарапанными на клюве словами. Я и в самом деле заметил какие-то знаки на клюве этой птицы, о чем ему и сказал. «Так я и думал, — пробурчал комендант, — это та самая курица, в которую я загнал лихорадку Рунсивелла. Ты, дружочек, никогда больше не ешь куриц, у которых на клюве написаны слова, иначе схлопочешь что-нибудь такое, от чего кто-то другой пожелал избавиться». Он достал мне другую курицу, проделал с ней какой-то трюк, и уже на следующий день я был совершенно здоров.
— О боже, Джон! — воскликнула Бет, всплескивая руками. — Только не говорите мне, что вас и в самом деле излечили его трюки!
Слегка раздраженный, Шэнди лишь пожал плечами.
— Эту курицу я бы не стал есть ни под каким соусом.
Он решил не рассказывать ей о человеке, которого он видел однажды ночью на берегу. Карманы его были разорваны, челюсть подвязана веревкой с узлами, так что человек не мог говорить, и когда Шэнди проходил мимо, он заметил, что кафтан не застегнут на пуговицы, а наглухо зашит. Рассказывать об этой встрече Бет было бессмысленно, как и сообщать потом о людях, одетых таким образом.
Она выказала свое отношение ко всей этой чепухе выразительным жестом.
— Джон, — настойчиво заговорила она, — Френд следит за мной и не даст мне здесь задержаться. Вы не могли бы мне сказать, куда мы завтра утром отплываем?
Шэнди недоуменно моргнул.
— Но ведь вы же не примете в этом участия, верно?
— Мы тоже отправляемся. Мой отец...
— Вы уверены? Я полагал, раз Вудс Роджерс вот-вот будет здесь, вашему отцу следовало бы...
— Да, Джон, да, я сегодня разговаривала с отцом, первый раз за последнюю неделю. Он все еще таскает с собой эту противную вонючую шкатулку. Он сказал, что я отплываю завтра вместе со всеми. Он все говорил и говорил... я ничего не поняла из его бреда. Он все твердил, как надежно я буду защищена от всякого вреда и болезней, но ни словом не обмолвился о том, куда мы направляемся и главное — зачем.
— Иисусе! — Шэнди глубоко вдохнул. — Дэвис тоже ничего не говорит, но, по слухам, мы отплываем на западное побережье Флориды. Место, где хунзи... э-э-э... в общем, именно туда, где Тэтч случайно позволил духам прицепиться к нему. — Джек улыбнулся ей, однако улыбка получилась неуверенная и нервная. — Что-то вроде того, как это делают миноги или пиявки. Во всяком случае, — добавил он поспешно, надеясь, что ему удастся скрыть собственные нехорошие предчувствия, — мы должны встретиться там с Черной Бородой.