— Пижон! — усмехнулся Карел, снимая очередного рейдера, прячущегося за телом убитого арбалетным болтом напарника.
— А, гады!.. — взрыкивающе донеслось из туннеля.
Судя по всему, подземный «Рэмбо» сцепился врукопашную с одним из рейдеров.
Изучив через оптический прицел винтовки неподвижные тела, Музыкант осторожно двинулся к месту стремительной расправы.
Однако сражаться было уже не с кем.
Забрызганный кровью Фишер вырезал из остывающих трупов драгоценные арбалетные болты.
* * *
Красная сигнальная свеча догорела, и наемник в очередной раз включил мощный фонарь, с удовольствием рассматривая корчащегося между рельсами Толкача.
Карел подошел к тихо подвывающему мутанту. Пинком перевернул тварь набок и коротко спросил:
— Где мой сын?
Толкач не ответил. Музыкант присел рядом, потянувшись к скрывающему лицо выродка капюшону.
— Не надо, — остановил его Фишер, и рука Карела замерла в воздухе. — Не советую этого делать.
— Но почему?
— Во-первых, мутант не может говорить, хотя все понимает. Во-вторых, лицо Толкача лучше не видеть. Знаешь древнегреческий миф о Медузе Горгоне?
— Знаю!
— Вот то-то же! Ублюдок недаром прячет свое мерзкое обличье под капюшоном.
— И ты действительно в это веришь?
— Верю во что?
— В то, что тот, кто увидит его лицо, превратится в камень?
— Ты хочешь проверить это на собственном опыте?
Музыкант все понял и, отойдя от мутанта, принялся обыскивать трупы работорговцев. Тем временем наемник, повесив за спину арбалет, снял с пояса широкий разделочный тесак и, став на колени рядом с раненой тварью, нанес ей мощный удар в горло. Толкач издал сдавленный хлюпающий звук, забрызгав морщившегося Фишера черной кровью.
— Если брезгливый — лучше не смотри… — предупредил наемник. — Я должен отрезать голову. Кстати, ты зря его расспрашивал насчет сына, он не может связно говорить.
Карел отвернулся, и через пятнадцать минут все было кончено. Голова мутанта благополучно перекочевала в специальный брезентовый мешок. Перемазанный кровью, но необычайно довольный наемник по-дружески хлопнул Музыканта по плечу:
— А ты, как посмотрю, боевой парень! Значит, не пропадешь! То, что сына твоего рейдеры забрали, плохо, но главное, он жив. Ты спрашивал про базу… Честно говоря, не знаю, где она. По вполне объяснимым причинам работорговцы тщательно скрывают место своей постоянной прописки. Я возвращаюсь к Южному, у меня кое-какие дела, но напоследок дам тебе совет: не ходи пока к Рынку. Там в последнее время какая-то непонятная чертовщина творится. Повремени хотя бы сутки.
— А как же дрезины? — удивился Карел. — Они ведь ушли как раз в том направлении?
— Рейдеры знают обходной маршрут. Там дальше служебный туннель, идущий прямо к управлению метрополитена. Можно, не заходя на Центральный Рынок, выйти прямо к Советской.
— Спасибо за совет!
— Предупрежден, значит, вооружен, так ведь? — улыбнулся наемник. — Надеюсь, ты найдешь сына. Прощай!
Привязав сумку с головой убитого мутанта к поясу, Фишер медленно побрел обратно к вокзалу.
* * *
Карел не послушался совета наемника. Данька не мог ждать ни одной лишней минуты, потому что каждая из них стоила целой жизни. Он знал, отец рано или поздно придет за ним, он был в этом уверен.
Центральный Рынок выглядел вполне обычно, хотя Музыкант после Катастрофы никогда здесь не бывал. Облицованные мрамором стены заброшенной станции светились в темноте призрачным синим светом, и если присмотреться, то можно разобрать удивительное мельтешение маленьких полупрозрачных светлячков. Пятнадцать высоких колонн, напоминающих олимпийские факелы, поддерживали высокий потолок. Станция строилась открытым способом, от поверхности ее отделяли каких-то полметра. Центральный Рынок был абсолютно безлюден, пол покрывал толстый слой пыли.
Поднявшись на платформу по дребезжащей чугунной лестнице, Карел собрал с одной из колонн немного съедобной плесени, соскребая ножом влажные, пахнущие свежими огурцами комочки. Подкрепившись, он дошел до противоположного конца перрона и вновь спустился на пути к зеву очередного туннеля, над которым висели давно не работающие электронные часы. Но что-то заставило в последний момент обернуться. Обернуться до того, как он погрузился в обволакивающий мрак ведущего к Советской темного железнодорожного перехода.
Центральный Рынок больше не был пустым. В сумрачном синем свете перрон наводнили суетящиеся люди. Торговали оружием жуликоватого вида лоточники, дымились над маленькими жаровнями тушки нанизанных на стальную проволоку крыс, у дальней лестницы, ведущей к пропускным автоматам, играл на аккордеоне всклокоченный старик безумного вида. Рядом со стариком стояли двое широкоплечих мужчин в комбинезонах радиационной защиты, поверх которых надеты неудобные громоздкие бронежилеты. Один из сталкеров слегка притоптывал ногой в такт наверняка незамысловатой мелодии. И все это — в абсолютной, гробовой тишине. Призраки давно погибших людей продолжали упорно имитировать прежнюю жизнь.
По слухам, увидевший их обречен на скорую смерть.
Карел спокойно вошел в туннель. Он не верил глупым россказням. Не имел права верить. Потому что где-то там, в вечной пустоте подземного лабиринта Миноса, его ждал потерянный сын.
Харону снился сон.
Странное сновидение меньше всего походило на болезненный кошмар, но это был именно кошмар. Для него. Ни для кого другого. Его личный маленький ад. Персональная пыточная. Огромный, бесконечный, утренний парк заливает яркий янтарный свет. Под ногами вкрадчиво шепчет желтая листва, ласкаемая порывами прохладного осеннего ветра. От стволов обнесенных золотом деревьев рябит в глазах. Это тот мир. Навеки утраченный. Куда нет возврата. Куда невозможно попасть. Мир, глубоко погребенный в памяти тех, кто еще мог вспоминать. Кто не утратил надежды.
Но надежды на что?
Нет, его обманули. Грязно, подло обманули. Кто-то изощренно издевался, с хитрым прищуром глядя откуда-то сверху, где нет лазурной синевы, а есть только чернильно-черная пустота.
Харон быстрым шагом шел вдоль парковой аллеи. Вот он, обман. Минорная диссонансная нота. То, что в корне меняло всю картину, нарушало гармонию, пятнало идиллическое прошлое.
На парковых скамейках сидели мертвецы в истлевшей одежде: мужчины, женщины, дети. Иссохшие лица, перекошенные черные рты. Высохшие мумии, нелепые куклы, изготовленные неведомым маньяком. Грубые манекены, созданные во имя неизбежной и совершенной смерти.