Ладно, змеи ботинок не прокусят. Если только не споткнешься и не упадешь, а так они могут добраться до лица. Он пойдет осторожно, как по крыше Сити-Холла, мобилизовав всю свою храбрость, пока та не опомнилась и не удрала прочь.
Мэтью стиснул зубы, пролез в отверстие, и оказалось, что там можно стоять, пригнувшись. Обрадовался, что деньги по-прежнему держит в руке: если понадобится кому-то хорошо врезать, пригодятся. И тут до него дошло с такой ясностью, что колени подкосились: «Я богат». Губы скривило улыбкой, хотя сердце тяжело колотилось и пот страха выступил на шее. Лихорадочно билась надежда пережить следующие несколько минут, чтобы успеть насладиться богатством. Ощупывая стены рукой и локтем. Мэтью направился в неизвестность.
— А Мэтью Корбетта жаль, — сказам Грейтхауз. — Такой молодой был. — Он пожал плечами: — Я его и не знал толком. Работали мы с ним всего с июля. Что я еще могу сказать? Лез из любопытства в каждую темную нору — вот и доигрался.
Фургон, запряженный парой лошадей, которые двигались с неспешным достоинством, столь присущим их более чем почтенному возрасту, только что выехал из конюшни в Вестервике. Город стоял у Филадельфийского большака, милях в тридцати от Нью-Йорка. Отличный ухоженный городок с двумя церквями, деревянными и кирпичными зданиями, за которыми открывались поля и сады на землях, отвоеванных у лесов Нью-Джерси. Встречный фермер на телеге с тыквами помахал рукой, и Грейтхауз помахал в ответ.
— Да, — продолжал он, глядя на облака, плывущие белыми корабликами по утреннему небу. — Нехорошо вышло с Мэтью. Так рано ушел — потому что не было у него для собственной зашиты ни здравого смысла, ни телохранителя. — Он покосился на кучера. — Ну как? Годится такая надгробная речь на твоих похоронах?
— Я уже признал, — ответил Мэтью, хлестнув вожжами, чтобы подбодрить лошадей, но те лишь опустили головы ниже, будто моля о милосердии. — Признал, что не должен был идти в одиночку в тот туннель. Сколько еще вы будете играть на этой струне?
— Пока до тебя не дойдет, что ты не готов так по-идиотски рисковать жизнью. И зачем? Что ты хотел доказать? Что ты умнее всех?
— Сейчас чертовски рано для таких разговоров.
И действительно, было всего-то самое начало седьмого утра. Мэтью устал как собака, у него ныли все кости, и он мечтал оказаться где угодно, только не в этом фургоне рядом с Грейтхаузом. Господи, да уж лучше снова в туннеле! Там хоть тихо было. Теперь он знал истинное значение слова «пытка»: ему пришлось ночевать в одном номере с Грейтхаузом на постоялом дворе «Верный товарищ», потому что другие два номера были заняты, и он не успел заснуть до того, как послышался храп, начинающийся пушечным выстрелом и заканчивающийся кошачьим визгом. Далеко за полночь, когда Мэтью кое-как задремал, Грейтхауз вдруг заревел так, что Мэтью чуть не выскочил из кровати от страха за свою жизнь. Даже рассерженный стук в стену из соседнего номера не вызвал Грейтхауза из царства снов. Что злило еще сильнее — гигант никак не оставлял тему туннеля. Опасно то, опасно это, и что еще могло быть, если бы это оказался не туннель, который ведет под имением к реке, а пещера, где можно заблудиться и бродить, пока борода не дорастет до земли. «И что тогда, мистер Корбетт? Громче, пожалуйста, я не слышу».
— Ты прав, — сказал Грейтхауз после короткой паузы, которую Мэтью счел передышкой для перезарядки и теперь ожидал второго залпа. — Действительно рано. На, выпей.
Он передал Мэтью кожаную флягу с бренди, к которой уже приложился с первыми лучами солнца. Мэтью взял ее, глотнул так, что глаза заслезились и глотку обожгло, и вернул владельцу. Грейтхауз заткнул флягу и сунул ее под дощатое сиденье рядом с пистолетом. — Я, пожалуй, не могу сказать, что не поступил бы так же. Но я — это я, у меня опыт есть в таких делах. Ты не подумал привязать к чему-нибудь веревку, чтобы найти обратный путь?
— Очень длинная была бы веревка.
Очень. Этот природный туннель в имении Чепела был, по оценкам Мэтью, длиной почти четверть мили. В какой-то момент он опускался под пугающим углом, но к тому времени уже виднелся свет впереди. Выныривал туннель на речном обрыве среди крупных камней, и можно было найти дорогу в ближайший лес. Очевидно, не все участники веселья у Чепела были посвящены в тайну этого отходного пути, но те четверо, что исчезли, им воспользовались.
— Я не считаю себя умнее всех, — ответил Мэтью на очередную подколку Грейтхауза.
— Считаешь, еще как. Это часть твоего обаяния. Ой, спина болит! Эту кровать следовало бы арестовать за покушение на убийство.
— Вроде вы почти всю ночь отлично спали.
— Иллюзия. Я видел очень дурной сон.
— Правда? Это был сон о войне пушек с котами?
— Что? — нахмурился Грейтхауз. — Да нет, с работой связано. И он мне не понравился.
— Вам снился сон о работе?
— Нет. Сон… ну, смешно звучит, понимаю. — Грейтхауз замялся, снова потянулся за фляжкой и держал ее наготове. — Про этот проклятый зуб.
— Про зуб, — повторил Мэтью.
— Ну да. Зуб Мак-Кеггерса. Который он нам показывал. И чушь нес про Бога и Иова, и монстров, и… — Он вытащил пробку и сделал хороший глоток. — Ну, про все это.
Мэтью ждал, уверенный, что последует продолжение. Снова дернул вожжами, но ни одно копыто быстрее не шевельнулось. Хотя цель была уже недалеко. Их ожидали в общественной больнице врачи — Рэмсенделл и Хальцен.
— Мне снилось, — заговорил Грейтхауз после долгого вдоха, как бы снова включая мозг, — что я вижу то чудовище, которому принадлежал зуб. Зверь этот был размером с дом, Мэтью. Даже больше. Как церковь Троицы или Сити-Холл. И еще больше. Шкура — как чугун, еще дымящийся от жара печи. Голова размером с карету, и она смотрела на меня, Мэтью. Прямо на меня. Зверь был голоден и шел ко мне, и я бросился бежать. — Безумная улыбка расколола его лицо. — Правда, смешно?
Мэтью хмыкнул, но не отрывал глаз от дороги, пока Грейтхауз на него смотрел.
— И он налетел на меня, как… как страшный ветер. Как стихия. Я бежал через поле, и на этом поле лежали мертвецы. Или куски мертвецов. Спрятаться было негде, и я знал, что чудище меня догонит. Знал, и ничего не мог сделать. Вот этими зубами он меня схватит. Полная пасть зубов, Мэтью, сотни. Такой огромный зверь и такой быстрый. Он несся за мной, я ощущал его дыхание и…
Грейтхауз больше ничего не сказал. И наконец Мэтью спросил:
— И вы погибли?
— Наверное, я проснулся. Не помню. Может, во сне я и погиб. Не знаю. Но я тебе скажу, что я знаю. — Он было хотел еще приложиться к фляжке, но передумал, потому что предстояла работа. — Я почти забыл, что такое страх. Не испуг, это другое дело. А вот — страх. Когда знаешь, что у тебя ни одного шанса нет. Вот его я и испытал во сне. Все из-за этого проклятого зуба.