Когда посуда была вымыта, Том снял с книжной полки коробку и открыл ее перед Мэтью.
— Играешь? — спросил он, показывая набор грубо вырезанных, но вполне пригодных фигур из темного дерева и из дерева посветлее. Мэтью кивнул, удивляясь и радуясь, что в этих Богом забытых лесах нашлось одно из самых любимых его развлечений. Том притащил потертую шахматную доску из буфета в глубине комнаты, они с Мэтью сели друг напротив друга у камина, поставили доску с фигурами на маленький столик и начали войну.
Первую партию Мэтью выиграл легко. Вторая пошла труднее, чем ожидалась, и Мэтью понял, что Том учится быстро, потому что в процессе борьбы Мэтью потерял ферзя, оборона короля была под угрозой, а кони Тома угрожали устроить хаос. Но опыт взял свое, и Том, кивнув, перевернул своего короля, когда тому некуда было деваться.
Во время третьей партии Мэтью заметил, что Том то и дело наклоняется и почесывает или гладит собаку, лежащую у его ног. Между этими двумя явно была сильная связь, и в какой-то момент Том поднял Джеймса к себе на колени и чесал ему спину, пока Мэтью раздумывал над очередным ходом.
— Отпустишь его? — спросил Том тихо, чтобы не услышал ни Грейтхауз, занятый чтением Первого Послания к Тимофею, ни похрапывающий на полу Слотер.
Мэтью понял, что Том говорит не о слоне, к которому подкрадывались две ладьи.
— Нет, — ответил он так же тихо.
— Убьешь?
— Нет.
Том подождал, пока Мэтью сделает ход, а потом сказал:
— Может быть, придется.
Третья партия тоже завершилась победой Мэтью, но сперва многим солдатам всех рангов и родов войск пришлось пожертвовать жизнью ради своих генералов.
Грейтхауз закончил чтение, преподобный Бертон одобрительно кивнул, Джеймс соскочил с хозяйских колен и свернулся на своей соломенной постели. Мэтью полез в жилетный карман, достал кожаный мешочек с завязками, который купил, чтобы уберечь от стихий часы — подарок Кэтрин Герральд. Том с интересом смотрел, как он открыл мешок и посмотрел на циферблат, убедившись, что уже почти восемь вечера.
— Вставай! — Грейтхауз взял Шляпу и плащ и весьма чувствительно пнул Слотера в самый любимый кусочек людоеда — в ягодицу. — Спать пора.
Бертон зажег новую свечу и вставил ее в жестяной фонарь с пробитыми отверстиями. Мэтью, держа пистолет под плащом, взял у него фонарь, и процессия, состоящая из Грейтхауза, Слотера и его самого двинулась в дождливую тьму навстречу тяжелой ночи, в которую ни один из конвоиров не поспал и на голландский пенс, зато арестант храпел, как на королевских простынях.
С рассветом дождь превратился в мерзкую морось, а серые тучи цеплялись за ветки деревьев. Том вышел из хижины в сопровождении Джеймса, чтобы помочь запрягать. Слотер без сопротивления позволил засунуть себя в фургон, где лег на пол в позе молчаливого наблюдателя. Грейтхауз поднял свой плащ, выжал и надел на плечи — мокрый плащ на мокрый сюртук на мокрую рубашку. Залез на свое сиденье и взял вожжи, в то время как Мэтью снова досталось следить за арестованным. Но если судить по виду, то от Слотера неприятностей ожидать не приходилось. Глаза у него опухли со сна, и зевал он так, что мог вывихнуть челюсть.
— Удачи вам! — сказал им вслед Том, повернулся и взошел на крыльцо хижины, сопровождаемый Джеймсом.
Фургон тронулся в темноватом тумане, стелющемся почти по самой земле. Миновав две заброшенные хижины, глинистая колея свернула к юго-западу, как и предсказывал Слотер. Лес по обе стороны дороги сделался гуще, дождь капал с деревьев, птицы затихли. Ветер тоже стих, и это было благом, поскольку все трое промокших путешественников и без того замерзли. Еще дальше ответвлялась новая колея на юг, и Мэтью решил, что это скорее всего поворот на Бельведер. Грейтхауз свернул на этот путь — назвать его дорогой было примерно то же, что белладонну назвать пряностью. Вскоре черная грязь налипла на колеса и копыта, еще больше замедляя продвижение, и дорога стала заметно подниматься в гору.
— Ну и колея, черт бы ее побрал! — сказал Грейтхауз мрачно, как будто Мэтью в этом виноват.
— Сэры! — вдруг заговорил Слотер. — Можно вас спросить, на что вы потратите деньги?
Ни Мэтью, ни Грейтхауз не были в настроении вести разговор. Слотер поправил цепи поудобнее, сел, насколько они ему позволяли, и подставил лицо жалящей мороси.
— Я вот первым делом побреюсь и приму ванну. Настоящую ванну. А потом новый костюм. Что-нибудь весьма респектабельное. И новую шляпу. Что-нибудь вроде вашей, Мэтью, этот стиль мне нравится. А потом — место на корабле. Уехать отсюда как можно быстрее. Берите эти колонии себе, джентльмены, делайте с ними что хотите. Ну кому в здравом уме и твердой памяти нужна такая вот… такая пустота? Скажите, мистер Грейтхауз, вы не скучаете по Лондону?
Ответа не последовало.
— А я скучаю. Не скажу, что собираюсь остановиться в Лондоне — нет смысла менять одну тюрьму на другую. Нет, я лишь загляну в Лондон, чтобы сориентироваться и лечь на курс. А затем, наверное, поеду в Европу. В любую страну, где нет войны, поскольку дни солдатской службы для меня уже позади. — Он встряхнул головой, рассыпав брызги. — Я постараюсь найти страну, — продолжал он, — где куплю себе титул. Лорд Слотер. Или барон Слотер, или маркиз де Слотер. Не сомневаюсь, что это возможно. В наши дни, в наш век, с деньгами не имеет смысла быть простолюдином.
Лошади тянули вперед и вверх, дорога продолжала идти на подъем. Дождь лил, не ослабевая, вода стекала с треуголки Мэтью, бежала по лицу Грейтхауза, скатывалась со шляпы. Мэтью был уверен, что они уже две мили проехали с начала подъема, лошади шагали с трудом, и колеса то залипали, то скользили юзом.
— А вы ведь меня убьете.
Мэтью посмотрел Слотеру в лицо. Арестант глядел на него бесстрастно, слегка склонив голову набок.
— Я бы убил, — продолжал Слотер прежде, чем Мэтью успел сформулировать ответ. — В смысле, будь я на вашем месте. Получил бы деньги, а потом убил бы вас. Это если бы вы были на моем, конечно. — Он улыбнулся едва заметно. — И правда. Что такое пять фунтов, если у вас в руках пятьдесят или более? А я ведь — как вы меня назвали, мистер Грейтхауз? А, да. Обыкновенный преступник.
— Мы не будем вас убивать, — ответил Мэтью.
— Но ведь и не отпустите? Вы не собираетесь держать слово, я знаю. Да, Мэтью, я это вижу у вас в глазах. Итак, если вы меня не отпускаете, но и не собираетесь убивать, что вы тогда расскажете своим нанимателям о деньгах? Потому что в Нью-Йорке я наверняка расскажу им, что вы завладели моим кладом, ибо зачем бы мне молчать? И они захотят от него долю, разве нет? И долю приличную, я бы сказал. Я-то знаю, что такое жадность!
— Заткнись, — бросил Грейтхауз через плечо. Кажется, телега добралась наконец, слава Богу, до вершины крутого подъема.
— Мне кажется, это проблема для вас обоих, — продолжал Слотер, ничуть не испугавшись. — И для меня тоже. Неужто вы хотите делиться деньгами с людьми, которые не осмелились даже панталоны запачкать, чтобы привезти меня? Вы двое сделали всю работу за вшивые пять фунтов? Стыд и позор, джентльмены.