Инги прожил с ними два месяца – пока не кончилась зима с лютым холодом по ночам, ломающим камни и пробирающим до костей. Балла уговаривал остаться, пообещал даже младшую сестру своей новой жены, тонкую как тростинку, с именем, похожим на птичий вскрик. Но Инги покачал головой. Ему было холодно и скверно в этих горах, и даже женское тепло не будило его тела. Тогда Балла проводил его до перевала и подарил на прощание единственную частицу золота, которую взял из своей башни: зубчатый венец, усаженный кроваво-красными самоцветами. Сказал:
– Возьми у меня хоть это, брат. В здешней жизни оно не нужно мне, а там, куда ты идёшь, за это убивают и умирают.
Инги поблагодарил и пошёл вниз, не оглядываясь.
Верблюд его умер через неделю во время песчаной бури, резавшей кожу сотнями крохотных пил и забивавшей ноздри. Инги вспорол его шею и пил кровь из его вен и потому выжил. А через день, шатаясь под вьюком с книгами, бредя слепо среди барханов, добрался до колодца и караванной тропы. Тогда бог снова пришёл к нему, и, глядя в бронзовое лицо, Инги крикнул:
– Чего ты снова хочешь от меня? Почему идёшь за мной? Что, мой сын выгнал тебя из уютного логова?
Но Одноглазый не отвечал, лишь улыбался, и взор его искрился.Через неделю купцы возвращавшегося с золотом каравана нашли у колодца измождённого высокорослого старика. Он лежал, обратив почерневшее лицо к небу, и говорил на многих языках, призывая бога. Купцы нашли при нём великолепный меч и много золота, и самое удивительное – мешок редких дорогих книг. Старший купец каравана, Нахамил бен Яхья, с удивлением глядя на изукрашенный золотом свиток Торы, прислушался к бреду и, различив слова древнего наречия, возблагодарил Яхве, позволившего спасти единоверца, наверняка павшего жертвой разбойников среди пустыни. Старик не помнил, кто он и откуда, но речь его говорила о великой учёности. Когда он окреп, – а он оказался на диво сильным, – Нахамия часами напролёт говорил с ним о Законе и толковании Пятикнижия, поражаясь мудрости и знанию. Пытаясь узнать его имя, Нахамия называл множество имён, вглядываясь в лицо: вдруг промелькнёт тень узнавания? Услышав имя «Йоханнаан», старик улыбнулся и сказал, что носил его когда-то.
– Благодарение Богу, ребе Йоханнаан! – вскричал воспламенённый Нахамия и принялся называть имена всех известных ему земель и городов.
Но память найденного среди пустыни не отзывалась. Зато выяснилось, что он необыкновенно сведущ в путях золота, его обороте и ценах, а попутно ещё во множестве товаров, ходких в земле чёрных и Магрибе, и Нахамия снова возблагодарил Бога, пославшего ему не только мудрого собеседника, но и полезного компаньона.
Удача с тех пор не оставляла купца Нахамию, сына Яхья. Состояние его умножилось, и в синагоге богатого города Туниса он воссел на почётнейшее место. По правую руку от него воссел ребе Йоханнаан, преуспевший в мудрости и богатстве, и, вместе взятые, их состояния превышали имущество всех прочих, приходящих в синагогу. Среди мудрецов Торы ребе Йоханнаан слыл первейшим, и все сходились в том, что если бы был он сведущ во врачевании, то превзошёл бы и ребе Моше бен Маймуна.
Они вдвоём взяли в руки всю торговлю золотом через Феццан и вели дела с венецианцами, чьё богатство было наибольшим среди христиан, живущих по берегам Средиземного моря, и оставалось таким, пока правили на полдневном берегу Сахары потомки Сундьяты. В их время Венеция, прельщённая богатством сынов Исроэла, позволила им селиться в своих пределах, торговать и ссужать торговцам капиталы. Именно сыны Исроэла принесли на полночный берег моря искусство заменять золото бумагой, заверенной достойными и известными людьми, и, отдав золото на одном краю мира, получать его в сохранности в другом, не подвергая опасностям перевоза.
Искусство это осталось главным умением и достоянием их потомков до наших дней.