– Вуаля, мадемуазель! – шутливо поклонился он, пропуская Аду вперед.
Ностальгия не полоснула по сердцу, когда девушка вошла на территорию, только в душе шевельнулось неприятное чувство, что идти ей туда не нужно.
Понимая, что поступает как героиня американских ужастиков: лезет туда, откуда нужно делать ноги, она тем не менее отправилась по дорожке к главному корпусу. На всем лежала удручающая печать запустения. Асфальт растрескался до такой степени, что в щели свободно помещались падающие с деревьев сухие ветки. Газоны, которые в былые времена воспитанники засевали цветами, теперь оказались завалены мусором: ветками, бумагой, жестянками, стеклом от разбитых бутылок, обломками кирпичей. Сердце ее невольно сжалось: хотя она и не любила сам интернат, но Боярышники не заслуживали подобного надругательства.
К главному корпусу она подошла, уже догадываясь, в чем дело. Интернат, как таковой, либо перестал существовать, либо сменил адрес. Здание бывшего господского дома встретило их почерневшими колоннами с облезшей краской, валяющимися рядом с крыльцом осколками слетевшей черепицы, пустыми глазницами окон, кое-где крест-накрест заколоченных досками.
– Невеселая картинка, – присвистнул за спиной Ады ее спутник.
– Я не ожидала такого, – призналась девушка. – В Википедии ничего не было сказано о том, что интернат прекратил свое существование. А когда мне зачитывал информацию Писаренков, я его не дослушала, потому что торопилась.
Она надеялась, что поговорит с кем-нибудь из персонала интерната, может быть, кто-то смог бы ее вспомнить. Но теперь что делать?
Пока она рассматривала фасад пустующего здания, Джек пытался отворить дверь. Когда ему это не удалось, он не растерялся и подошел к одному из заколоченных досками окон на первом этаже. И не успела Ада спросить, что он собирается предпринять, как оторвал вначале одну доску, затем – другую.
– Что ты делаешь?! – запоздало вскрикнула девушка.
– А как нам иначе туда проникнуть?
Ада хотела ответить, что и проникать-то уже незачем, но, словно повинуясь какой-то силе, вдруг поманившей ее, подошла к окну. Привстав на цыпочки, заглянула в черное нутро здания.
– Страшно?
– Нет, – поспешно ответила она. – Ой, фонарик я в машине оставила!
– Женщины, – закатил глаза парень, – а косметичку небось с собой взяла?
– Не смешно, – буркнула Ада.
– Что бы ты без меня делала? – спросил Джек, открывая пакет и демонстрируя Аде и фонарик, и спички. Она, не признавая поражения, лишь дернула плечом.
– Давай подсажу.
Он включил фонарик, посветил внутрь и внимательно оглядел пространство под окном.
– Все в порядке. Только ногу не подверни.
– И не надейся.
– Это ты не надейся, что, если что, я потащу тебя на руках. Сама похромаешь.
Ухватив сильными руками Аду за талию, он приподнял девушку так, чтобы она смогла перелезть через окно.
– Держи! – передал он ей вещи, когда Ада благополучно приземлилась по ту сторону. И сам так ловко перемахнул через окно, будто специально тренировался.
– Куда идем? – спросил он, отряхивая джинсы. Ада не ответила. Ощущение, что ей опять пятнадцать лет и что та страшная ночь будто вновь вернулась, нахлынуло на нее так сильно, что ей стало трудно дышать. А интуиция продолжала настойчиво уговаривать повернуть назад. Нельзя ей здесь находиться. И почему-то именно сейчас нельзя.
– Наши спальни находились на третьем этаже, – повела Ада на «экскурсию» своего спутника. – Вот здесь был директорский кабинет. А вон там – вход в закрытое крыло. Где, собственно, и случилось все.
Сейчас крыло не было закрыто, видимо, уже после выпуска Ады здание полностью отремонтировали.
– Пойдем сразу туда, – предложил молодой человек.
– Если честно, я не знаю, что тут искать.
– Твои воспоминания, – уверенно ответил он и направился к лестнице.
Тут все изменилось… Советские плакаты были сняты, стены хотя и находились в запущенном состоянии, но уже не напоминали чешую неведомого животного из-за отваливающейся краски. Все же ремонт тут был произведен. Жаль, что усадьба опять умирает в запустении. Почему Борис, когда-то спонсировавший интернат, ни разу за все это время не обмолвился о его судьбе? Впрочем, она и сама никогда не заговаривала с ним о бывшем «доме».
– Я не помню, в какой именно комнате все произошло.
На втором этаже, как и на первом, царил полумрак из-за того, что окна были заколочены. Ада, освещая путь фонариком, заглянула в одну из комнат и увидела, что помещение занято скелетами кроватей. Как тогда… Она замерла на пороге, парализованная предчувствием, что вот-вот узнает что-то новое о той ночи.
– Все случилось в этой комнате? – спросил Джек, направляя луч света в помещение.
– Не уверена. В той тоже стояли кроватные каркасы, это меня и путает.
– Давай пройдем дальше, – предложил он. И, словно почувствовав колебания девушки, вызванные страхом – не темноты, не умирающего здания, а того, что вот-вот откроется страшная тайна, – взял ее за руку. Ада непроизвольно крепко сжала, словно ребенок, его ладонь.
– Идем, – сказал он.
Они медленно шли по коридору, заглядывая во все комнаты. Ада замирала на пороге, прислушивалась к своим ощущениям и… ничего не чувствовала. Она честно старалась вызвать в памяти ту ночь, представляла, что идет сейчас не с Джеком за руку, а следом за Раей, но ничего не выходило. Будто не хватало какого-то толчка для того, чтобы она вспомнила все. Чувствовала, что находится на правильном пути, но будто кружит на одном месте.
– Джек, дай я сама, – попросила девушка, понимая, что все дело, может быть, в том, что рядом с этим парнем она не испытывает того животного страха, который обуял ее в ту ночь.
– Ты уверена?
– Да.
Он нехотя выпустил ее ладонь из своей, и она пошла дальше.
Вдруг рядом с собой она услышала шепот. Подумав, что ее окликает Джек, повернулась, но никого не увидела. А шепот, удаляясь по коридору, будто звал, манил ее за собой. И она повиновалась, словно неведомому заклинанию. И не сразу обратила внимание на то, что темнота вокруг нее сгустилась, обволокла плотным коконом, словно пленницу, наполнилась тихими голосами и смехом, вызывающим мурашки по коже.
– Джек? – от страха едва слышно позвала Ада парня. Но он не отозвался. – Где ты?
Она заглянула в одну из комнат и увидела там… восседающую на кровати-скелете даму, облаченную в длинное строгое платье с воротничком под горло. Дама держала на руках младенца и баюкала его, напевая ему что-то на чужом гнусавом языке. Когда женщина подняла голову, Ада едва не закричала, потому что лицо у незнакомки было настолько ужасающе худым, что можно было принять его за лишенный плоти и кожи череп.