Мягкий перестук копыт и мелодичный звон бубенчиков был ему ответом. Эльф почтительно наклонил голову.
— Благодарю, Рудольф, и вас, северный народ. Поэтому мы все тебя очень просим, Клаус…
Эльф набрал побольше воздуха, и старик невольно вжал голову в плечи, ожидая, как оглушительно и страшно заорет сейчас его нервный и раздосадованный спутник. Олени тоже на миг прекратили жевать свою жвачку и заинтересованно глядели на разгневанного возницу. Надо сказать, что жвачку они жевали не оттого, что были американскими северными оленями, а просто потому, что олени всегда и постоянно норовят это делать. К тому же оленья жвачка — совсем не то, что человеческая. Человек, даже настоящий, самый что ни на есть стопроцентный американец, не стал бы ее жевать ни за что на свете. Пожалуй, ее бы вообще не стал жевать никто, кроме северных оленей. А вот оленям она почему-то нравится. Видимо, такой уж у них суровый северный характер.
Тем временем эльф уже набрал вполне подходящее количество воздуха, основательно раздувшись при этом. Но, неожиданно задержав дыхание, он пристально оглядел старика с ног до головы. В течение этого придирчивого осмотра эльф понемногу выпускал воздух обратно; точнее, воздух сам искал для себя выходы и находил их весьма успешно. Наконец эльф возвратился в свои прежние объемы и назидательно подытожил:
— Поэтому мы все очень просим тебя, Клаус. Поскорее полезай в сани, и чтобы мы больше нигде и ни за чем не задерживались. Нигде и ни за чем. Идет?
— Идет, — кротко, с явным облегчением пробормотал старик и полез в теплую, комфортную полость саней. Эльф же позволил себе постоять еще немного. Он глядел на освещенные окна дома, возле которого они сегодня потеряли так много важного и драгоценного времени, и озадаченно размышлял.
Все ли я сказал из того, что намеревался, спрашивал себя эльф. И сам же себе отвечал: нет, явно не все. То есть совершенно не все. Абсолютно! Но скажи я ему все, тут же поправил себя эльф, что бы это изменило? Совершенно ничего! Тогда какой во всем этом был бы смысл?
Пожалуй, об этом стоить подумать дорогой, подытожил собственные рассуждения возница. Да, определенно, позже об этом подумаем обстоятельнее.
Эльф залез в сани и взялся за вожжи. Старик предупредительно подвинулся, хотя в том и не было особой нужды. При этом неловко ухватился за край саней, качнулся, и те слегка наклонились.
Пустой мешок неожиданно ожил и шаловливо скользнул в сторону. Старик торопливо потянулся и ловко ухватил его. Оглянувшись и убедившись, что во вверенных ему санях теперь все в порядке, эльф тряхнул вожжами. Олени дружно переступили ногами и рванули вперед. Но в тот же миг случилось одно маленькое и несущественное происшествие: из складок пустого мешка выпал в снег тонкий серебряный стерженек. Это был тот самый карандаш, который старик столь неудачно устроил у себя на коленях вместо того, чтобы сунуть в карман. Поэтому никто, включая и хозяина, не заметил пропажи.
Хорошо разогнавшись, олени, ведомые Рудольфом, разом подпрыгнули, и волшебные сани взвились в небо. Спустя несколько минут они исчезли за облаками.
А серебряный карандаш так и остался лежать в сугробе, и налетающий ветерок тут же принялся понемногу заносить его сухими сверкающими снежинками.
Разглядеть хоть что-нибудь за этими колкими легкими снежинками было решительно невозможно. Однако свое счастье, судьбу и всю ближайшую будущность Вадим увидел сразу и, что немаловажно, в полный и удивительно приятный глазу рост. Это произошло в одно мгновение, когда молодой человек проходил мимо освещенных витрин универсального магазина. Пользуясь предпраздничным ажиотажем, магазин разом и с заметным облегчением вывалил щедрым горожанам всю мишуру, игрушки и броскую парфюмерию, в том числе и не реализованные в прошлом Новом году. А может, даже и в предыдущих.
Девушка не скользнула мимо нашего героя, не мелькнула вдали неясным видением и даже умудрилась не пролететь над ним светлым ангелом, тяжело взмахивающим крылами, изрядно набрякшими от снега. Эта девушка просто шла Вадиму навстречу, как десятки других. Он поднял глаза, она взмахнула ресницами, и какое-то стремительное и безумно долгое мгновение они смотрели друг на друга. А над ними разгоралась метель.
Так в детстве человек вылезает из кровати и в ночной рубашке или голышом спешит к окну. Он карабкается на стул или подоконник и надолго приникает к холодному стеклу, за которым все торжественно бело и так непривычно.
Первый снег всегда выпадает ночью, изумляет поутру и будоражит потом весь день, заставляя то и дело радостно выглядывать из окна конторы вниз, на побеленный прямоугольник двора, или вверх, на крыши, ставшие вдруг ватными и ноздреватыми. Потом он непременно растает, этот ранний снег. Но уже надолго поселится в душе, заставляя отныне тревожно и счастливо поверять по себе все новое, необычное и многообещающее. И так происходит до тех пор, покуда снег не выпадет вновь, чтобы уже утвердиться на улицах и крышах, карнизах и тротуарах. И это именно он, новый снег, ответствен за все, что происходит с нами дальше. Хотя это и странно, ведь он холодный, а холод всегда равнодушен ко всякого рода ответственности.
И потому всегда случается то, что должно произойти. Девушка опустила глаза и пошла дальше. И хотя ее путь прежде лежал вдоль ярко освещенных витрин, она тут же скользнула в тень, укрывшись за темнотой и почти растворившись в ней.
С каждым из нас случалось подобное тысячи раз. С поправкой на снег и рождественскую неделю — ну, быть может, сотни или даже всего лишь десятки раз. Но, положа руку на сердце, скажем: часто ли у таких мимолетных встреч бывали продолжения? Оборачивались ли мы друг другу вслед? Вспоминали мы об этом уже потом, лежа в постели, за чашкой чая или, на худой конец, за газетой или телевизором? Сберегли ли об этих удивительных моментах хрупкие и светлые воспоминания?
Об этом Вадим, пожалуй, еще никогда не задумывался. Но, пройдя несколько шагов и услышав в своем сердце волшебный звон хрустального колокольчика, он остановился как вкопанный. После чего медленно обернулся. Но позади уже никого не было, кроме ветра и снега; девушка, очевидно, завернула за угол и теперь скрылась из глаз! Несколько секунд Вадим стоял как громом пораженный, потом в безумии сорвался с места и помчался со всех ног. Туда, где игольчатыми стрелками снегопада во тьме играла вьюга.
Но теперь Ее не было и там!
Хрустальными каплями оттаивал и проявлялся в его душе мимолетный снимок удивительного женского облика. Вадим с замиранием сердца осторожно проверил эту дивную мелодию давно уже, раз и навсегда избранной им гармонией безусловного будущего счастья.
Он всегда был равнодушен к холодному абсолюту светских красавиц, плевал на общепризнанные стандарты качества женской внешности, ничего не находил в болезненной схематичности фотомоделей и ломком глянце кинозвезд. Абсолюту он решительно предпочитал оригинальность, канону — неформат, красоте — миловидность и шарм. Нашему герою нравились те, и только те девушки, что занимали в любовных рейтингах и чартах его приятелей и коллег лишь твердую серединку. Приятели и коллеги дружно считали, что обаяние — это еще не красота, а опыт все же предпочтительнее невинности. Так думали они, но что за дело было до этого Вадиму! Тем более теперь, когда он, наконец, впервые за много лет увидел свою мечту — наяву, посреди ночного города, ровно за неделю до Нового Года. И тут же упустил!