Ведьма даже замерла, прислушиваясь к сосущему, неприятному ощущению собственной внутренней цельности, точно схваченной в кокон заклинаниями, наговоренными ею перед тем, как выйти из дома. Но вроде все было в порядке, и тело, и мысли; поэтому ведьма успокоилась и лишь сокрушенно вздохнула, после чего зашагала дальше. Перед нею уже маячил перекресток, за которым густо лежал снег. По этой дороге ныне мало кто ходил, поскольку старая часовня была давно и безнадежно заброшена, лишенная Божьего покровительства и людской заботы. И все же этой тропинкой недавно прошли несколько человек.
Беата вновь остановилась и принялась внимательно изучать следы. Она прикидывала размеры и силу своего возможного противника. Увиденное пока не внушало серьезных опасений. Беата усмехнулась и, подбоченившись, глянула на часовню. Приземистое каменное здание уже темнело неподалеку. Тогда ведьма оглянулась.
Позади лежала деревня. Люди в большинстве сегодня не спали, с трепетом и страхом сидели за столами, боясь даже взглянуть на плотно задернутые оконные занавески. Собаки, все еще вздрагивающие, негромко позванивали цепями и мрачно заползали обратно в укромные конуры. Свиньи, коровы, козы и овцы дремали в стойлах и на скотных дворах, не слыша движения звезд и бега горячей крови в собственных жилах. Но еще были лошади.
Только лошади понимали Беату. Они чувствовали ее сполна, и в их больших, грустных и влажных глазах ведьма всегда видела смесь страха, сочувствия и невероятной, почти космической печали. Они всегда жалели ее, эти лошади, и, наверное, даже отчасти понимали. Ибо лошадям отлично известно, что такое — вынужденная необходимость и умение сдерживать свою кровь. Пусть даже — до поры до времени.
Ведьма снова вздохнула и повернула к часовне. Она не сомневалась, что там ее уже ждут, и, скорее всего, с оружием и страхом. Впрочем, для Беаты это ничего не меняло.
Беата постучала в дверь клюкой, отчетливо и для верности несколько раз. После чего на всякий случай шагнула назад. Она не любила глупцов и излишне самоуверенных людей, между которыми всегда привыкла ставить знак равенства.
Изнутри никто не ответил. Вот глупыши несчастные, подумала Беата. Они что, всерьез думают, что им по силам изменить что-то нынешней ночью? Это даже не смешно.
И она постучала вновь — уже сердито и требовательно.
— Кто там? — спросили в часовне.
— Старая женщина, выжившая из ума, — последовал негромкий ответ.
— Что тебе нужно? — строго спросил из-за дверей Пятрас Цвилинга, дознаватель средней руки.
— Чтобы открыли дверь, — пожала плечами старуха.
— И что дальше?
— Сначала открой.
В этот миг на чердаке что-то зашуршало. Оттуда послышалась какая-то возня, звуки сдавленного рыдания, а потом — отчаянный, захлебывающийся шепот:
— Пан начальник Секунда, у меня ноги не слушаются! Совсем отня-ались! Эта ведьма проклятущая-а-а-а…
— Заткнись, Ясь, — снизу громко шикнул Вадим. — В штаны наложил, что ли? Тоже мне, защитничек выискался…
И он махнул Пятрасу: открывай, мол, только не слишком. А ну как позади ведьмы все адское воинство собралось? Откроешь, а бесы — шасть!
Дверь отворилась ровно настолько, чтобы ведьма могла с трудом протиснуться, и все. Старая Беата выругалась сквозь зубы и шагнула за каменный порог.
В тот же миг на нее были нацелены лук и тяжелый самострел. Старуха подслеповато повела взором по внутреннему убранству часовни, погруженной в полутьму, и покачала головой.
— Лучше бы свету маленько…
Свечи загорелись медленно, точно нехотя. Беата оглядела Вадима и Пятраса, задержав взор на груде одеял в дальнем углу.
— Девчонка там? — она указала пальцем в угол.
— А если так? — спокойно, без вызова ответил Вадим.
— Ты главный, верно? — равнодушно сказала ведьма.
— Да. Мы — королевская служба.
— Вас здесь четверо, — не то спросила, не то констатировала старуха. — Слишком много. Вам нужно уйти. Так всем будет лучше.
Вадим нахмурился. Старуха была такая маленькая, сгорбленная. Как нахохлившийся воробышек. Он и понятия не имел, какой силы должна быть пружина, которая способна заставить ее опасно распрямиться.
— А как я проверю, что ты — не чудовище? — в упор спросил он. — И мы не оставим эту девчонку тебе на растерзание?
— Никак, — последовал ответ ведьмы.
— Почему же ты хочешь, чтобы ушли мы? — почти искренне удивился дознаватель Секунда. — Думаешь, мы просто так отдадим тебе девчонку? А может быть, лучше сначала вколотить тебе в сердце осиновый кол? Чтобы уж для полной уверенности?
— В эту ночь никому не стоит верить, — сухо промолвила старуха и покачала головой. — Ты думаешь правильно, служилый человек. Но что мешает мне думать так же о тебе?
Вадим нахмурился, но промолчал. По сути, ведьма была права.
— Ладно, чего уж там. Коли хотите умереть — дело ваше, — сказала Беата и поджала губы… — Только скажи своему человеку, что прячется за стеною, чтобы дышал потише — не ровен час, оборотень в лесу под кустом услышит. И тогда уж точно придет проверить, кто тут ему спать мешает.
Арунас издал в своей нише тихий смешок. А старуха прошагала мимо разом напрягшегося Пятраса и тяжело опустилась на сундук, что возвышался в углу. Ведьма не сняла платка, но Вадим, несмотря на полутьму, отчетливо увидел выбившуюся жиденькую прядь. Может быть, оттого, что она была совершенно белой.
— Так что, ты и впрямь явилась защищать девку? — с сомнением сказал Вадим. Беата промолчала. Вопрос повис в воздухе. — А скажи на милость, зачем тебе понадобились ее зубы? — не унимался дознаватель. — Разве ты не знаешь, что колдовство запрещено королевскими законами?
— Разве королевский закон защитил кого-то от оборотня? — последовал суровый ответ. — Для Марыси сейчас я — ее единственная надежда. Надежда на спасение души, — покачала головой ведьма.
— Раз мы здесь, значит, она, прежде всего, под защитой закона, — твердо сказал Вадим.
— А что об этом думает оборотень? О зубах, о колдовстве? — саркастически спросил Арунас, выходя из своего укрытия.
— Хочешь знать? — медленно подняла на него глаза ведьма. — Думаю, он пока тоже об этом не знает. Или просто не осознает. Потому как сейчас у него на уме только кровь.
— Угу, — хмыкнул Арунас.
— Но потом, рано или поздно, ему придется вспомнить и о любви, — вздохнула старуха.
— О чем, о чем? — изумился Арунас. — О какой любви ты тут талдычишь, ведьма?
— О той, что однажды заставит его вонзить зубы в твою шею, мальчик, — указала на него пальцем Беата. Жест был столь прямолинеен, что Арунас ненароком отшатнулся и осенил себя размашистым крестным знамением. — Поэтому хватит болтать, — оборвала разговор Беата. — Пусть девчонка вылезет из этой берлоги, что вы тут устроили, подойдет ко мне и сядет подле. А вам всем лучше бы отойти подальше. Можете оттуда и впредь следить за мною, коли такая охота.