А где та грань, которая отделяет жертву от мучителя? Та страшная грань, приближение к которой каждый чувствует в своей жизни хоть раз, а иные – часто, а кто-то живет в этом вечно, а кто-то – даже догадывается, где она, эта грань… Когда уже ничего больше не остается, как только отчаянное желание выжить, любой ценой, вымолить у добра, у зла ли еще несколько минут, часов, дней возможности вдыхать и выдыхать воздух. А в нем порой столько же жизненного смрада уходящих в отчаянии, сколько и чистого дыхания тех, кто еще не заглянул за окоем жизни и не ужаснулся той пустоте, что неизбежно ждет каждого в конце путей, независимо от того, пролегали ли они по солнечным долинам или по лунным дорожкам.

А раз так, значит, стоит рискнуть и заплатить всем ради малого? Только бы еще немного, чуть-чуть пройти, проползти, протечь по этой жизни, слаще которой пока еще ничего не придумано…

Мысли старухи и Снегиря текли как дымные колечки в белесой темноте камеры, пересекались и отталкивались друг от друга. И одна сейчас всецело зависела от другого; ну, может быть, и не этого, а того, кто будет следующий, но до следующей жертвы она уже может не успеть, ведь ее душа все слабее держится за тело. И лучше всего сделать это именно сейчас, именно с таким, пока этот здоровяк еще в путах, пока душа его в оковах тела тоже еще связана. И можно заставить эту душу служить, приказать ей сделать шаг к той двери, за которой – несколько теплых дней, где качаются ветви давно отцветшей сирени и кричат стрижи в вечернем небе над городской площадью. Это для нее было тем единственно сущим богатством, ради которого Клотильда сейчас готова была превратиться в еще большее чудовище, чем то, которым она, увы, стала уже давно. Эти несколько теплых дней давали ей шанс, пусть хоть и призрачный, сурово поквитаться с той, которой одной достались власть и богатство. Они давали шанс встретиться с высокой, суровой, бесконечно уверенной в себе седой женщиной, сумевшей обмануть время; женщиной, которая один раз уже избежала ее кары, ее мести, ее руки. С той, которая была для нее единственным родным существом на земле. Ее сестрой.

Снегириный бог смотрел сверху из небесного далека на связанного друида. Лицо бога было в крови, и Казимир тихо и ласково говорил с ним, утешал, что-то обещал, с трудом шевеля разбитыми губами. Снегириный бог внимательно слушал друида, ведь это было единственным, чем он сейчас мог ему помочь.

ГЛАВА 7 ФАЛЬШИВОЕ ЗОЛОТО

– А вот что я тебе скажу, Рябой! Вечно ты во всем ищешь подоплеку, причем норовишь обязательно выбрать худший вариант. Хоть ты и молчишь всю дорогу, я же вижу, что у тебя на лице написано! Натура что ли у тебя такая мрачная, или ты в жизни так уж неудачлив? Не проще ли делать то, что нужно или велено, а потом уже только думать и рассуждать молчком: верно – не верно?

Двое мужчин средних лет, судя по одежде – привычные к кочевой походной жизни, осторожно пробирались между скалами, кое-где поросшими хилыми сосенками и камнеломкой. У каждого за поясом удобно висел меч в ножнах; у того, что был повыше и поразговорчивее, был хитро приторочен в петле подмышкой куртки небольшой боевой топорик, а за плечом висел лук. Второй держал в руке хитроумное устройство: маленький лук на станине, сработанной из легкого дерева, с барабаном и стальной пружиной. Это был свейский боевой арбалет, только необычно маленькой конструкции, уменьшенный до размеров женского локтя. Все оружие путников было устроено так, чтобы не доставлять их обладателям никаких неудобств, и вместе с тем им можно было воспользоваться в мгновение ока.

– Я тебе уже несколько раз говорил, Ткач, что меня зовут Рябинником, а не Рябым или как там тебе еще хочется, – недовольно отвечал говоруну мрачноватый коренастый крепыш, все лицо которого действительно было усыпано слегка изъевшими его пятнышками наподобие оспинок. От этого их обладатель, по всей видимости, и так тихо и молча страдал. – А если у тебя память коротка, то я могу так двинуть, что вовек забудешь, куда нитка вставляется и зачем иголки на свете нужны.

Ткач даже тихо присвистнул от изумления.

– Ну, надо же! Скала заговорила! Красный снег завтра пойдет, это уж точно.

Рябинник только сплюнул с досадой и не принял руки, которую его приятель протянул ему, помогая выбраться из очередной расщелины между валунами.

– Чем же тебе твое новое имя не нравится, а, Рябой?

Он повторил «рябого» с видимым удовольствием, словно покатал во рту кусочек сахара, и весело расхохотался.

– Возможно, ты и был красавчик писаный, приятель, пока эта старая ведьма Ралина не пыхнула тебе прямо в морду огнем. Ровно дракон пламенем плюнул! Хотя, помню, ты и прежде в Круге особенной смазливостью не отличался.

Они наконец-таки выбрались из круговерти валунов и осколков скал на поляну выбегающего к морю, рыжего от старых, высохших сосен леса.

– Говорил я тебе, Ткач, надо было спуститься, посмотреть, убилась ли старуха до смерти… Старухи – они, брат, живучие, не в пример нам, молодым, – пробурчал сквозь зубы Рябинник.

Ткач удивленно и весело воззрился на приятеля.

– А камень ты забыл, что я на ведьму сверху скатил? Уж поверь, такой валун ни одна иллюзия не выдержит. Ты-то глаза прикрыл, непривычный, видать, а я своими глазами видел, как он ей на живот и ноги шмякнулся – аж брызги во все стороны полетели, право слово!

– Да ладно тебе, право слово, меня сейчас вывернет наизнанку от твоих рассказов!

Рябинник замахал на Ткача руками.

– А от колдовских художеств и причуд Птицелова тебя, мил-друг, не выворачивает? – расхохотался Ткач. – Я, брат, в Смертном скиту несколько лет подвизался, так там таких страхов натерпелся! Но все равно к этим зорзам до сих пор привыкнуть не могу. Поверишь ли, как Птицелов на меня своими зенками последний раз зыркнул, что углями раскаленными, как вспомню – так до сих пор оторопь берет.

– Не оторопь тебя берет, приятель, а жадность одолевает, – заметил рябой. – И деньги. Ты за них кому угодно служить будешь, и у Птицелова, и у самой костлявой будешь на посылках бегать.

– А знаешь, друг ты мой ситный, – ответил на миг посерьезневший Ткач, – мы ведь с тобой, похоже, эту службу как раз и служим. Правда, твои мысли для меня всегда потемки, а что до меня, то есть в этой компании, к которой мы идем в гости, один чудак, который мне в свое время одну оч-ч-ень нужную дорожку перешел! И перешел-то так погано, что ни себе, ни людям: и сам ничего не выгадал, и мне все дело загадил. Хотя, как говаривал один мой знакомый свей, да упокоится его грешная душа в воинских полях на том свете, дальше мы еще будем посмотреть!

– Бабу, что ли, не поделили? – небрежно бросил проницательный Рябинник.

– Можно сказать, и так, – ответил Ткач и мстительно сплюнул. – Но, думаю, наш главный дележ еще впереди, а у меня, уж поверь, друг ситный, всегда есть, что бросить на свою чашу весов. А теперь хватит болтать без толку и давай-ка решим, когда их будем скрадывать: ночью или по светлому времени?