– Лучше волков попусту не поминать. Не в ладу Круг с этими зверьем, больно хитры, даром что селяне прежде лисицу почитают за сноровку и изобретательность. Ну, давай подремлем чуток, сотоварищи часа три будут добираться до нас.
Он плотнее привалился к стволу и опустил подбородок на грудь. Дыхание друида стало реже и глубже, и через несколько минут Ян последовал его примеру и задремал.
Друиды появились спустя два часа, точнее, пришел один Книгочей, крайне встревоженный и запыленный. Видимо, он не выбирал удобных тропинок и местами пробирался сквозь чащу напролом. Книгочей вышел в путь ранним утром и повстречал птицу на полдороге. Каким образом друид объяснился с клестом, Ян не понял. Книгочей в благодарность предложил птице прошлогоднюю шишку, найденную под раскидистой елью, и клест унес ее в чащу, после чего друид сориентировался в направлении и ускорил шаг. У реки его ждал Снегирь, который остался хлопотать возле Молчуна. Молодой друид был в плохом состоянии: тяжело дышал, не шевелился и вообще почти не подавал признаков жизни. Наскоро переговорив и обменявшись мнениями, друиды спешно отправились в путь. Лисовина они ждать не стали. Книгочей поведал о том, что, спрямив дорогу, он прошел лагерем Лиса и обнаружил затоптанный костер, следы лошадиных копыт и брошенное одеяло друида, грязное и полуобгорелое. Поисками бородача было решено заняться позднее, сейчас нужно было срочно спасать Молчуна.
Кругом лежали весенние леса, на пригорках в редкой траве серебристо позвенивали кузнечики, а над цветами во множестве порхали серые лесные корольки и шустрые бабочки-голубянки. Кое-где на тропках были лужи от давнишних дождей, и на песке рядом с водой сидели большие траурницы; темно-коричневые и бархатно-черные крылья их были окаймлены белыми и желтоватыми аккуратными лентами. Птичья разноголосица становилась все громче, более удачливые пернатые уже вили невидимые гнезда. Лисы вышли на утреннюю разведку, принюхиваясь и решая, куда податься на поиски добычи. В траве шелестели неугомонные ежи, а на редких пнях, высохших и отполированных солнцем, грелись неподвижные гадюки и безногие ящерицы-веретеницы. Друиды быстро шли вдоль звериных тропинок, и ни человек, ни зверь не могли бы их сейчас остановить.
Далеко, на другом конце их пути, Снегирь отчаянно массировал виски неподвижно лежащего рядом с ним Молчуна. Легкий ветерок с реки овевал разгоряченное лицо друида, он резко смахивал с лица пот и вновь принимался за работу. Иногда он окликал товарища, но тот молчал, и Снегирь смачивал губы Молчуна ключевой водой из фляжки. Когда на опушке леса показались Книгочей, Травник и Ян, Казимир с трудом встал на затекшие ноги, съехал на заду с песчаного пологого откоса и опустил голову в быстро текущую речную воду. К нему стремительно бросились по дну любопытные пескари, привлеченные необычным предметом в воде, но Снегирь только махнул на них рукой и немедленно скорчил ужасную гримасу. Рыбки в панике брызнули в разные стороны, а Казимир вытер щеки и, кряхтя и бормоча что-то себе под нос, стал взбираться на берег. Там Травник уже хлопотал над Молчуном, а Ян торопливо разводил костер, чтобы вскипятить воду для врачевания.
Лисовин очнулся под вечер. С трудом разлепив веки, он попытался поразмышлять, чем же его могли одурманить, но через некоторое время понял, что без Книгочея тут, пожалуй, не обойтись, а тот был далеко. Лис лежал в каком-то низком деревянном сарае, такие местные жители любят использовать для хранения овощей. Видимо, урожай в прошлом году выдался неважный, внутри даже отдаленно не пахло гнилой капустой или порченым картофелем, что свойственно всем неудачно перезимовавшим амбарам. Здесь было сухо и чисто. Лисовин лежал среди больших охапок сена, его руки были намертво перехвачены крепкими веревочными путами. Он попытался наклонить подбородок, однако путы явно наложил человек знающий, и от каждого движения головы сильно резало между ног и в подмышках, поэтому после нескольких безуспешных попыток освободиться бородач был вынужден отказаться от своего намерения и принялся осматриваться по сторонам.
Окна были заколочены досками снаружи, и сквозь неширокую щель внизу пробивались последние лучи вечернего солнца. Редкие отверстия в деревянных стенах были тщательно заткнуты паклей. Перед Лисовином стоял небольшой столик и пара стульев, сплетенных из толстых ивовых прутьев. На столе лежали кружка, пустая миска, щепотка соли в тряпице и луковица. Между косяком и дверью высвечивалась узкая полоска света, а сквозь нее были отчетливо видны щеколда и дужка от огромного амбарного замка. При взгляде на нее, однако, друид презрительно хмыкнул – только бы руки развязать, а там никакие замки и стены не удержат. Оставалось одно – лежать и пассивно ждать развития событий. Лисовин твердо решил не упустить своего шанса, а в том, что он рано или поздно выпадет, друид не сомневался. Поэтому он расслабил все тело и вплотную занялся веревками. Еще его немного беспокоило отсутствие Гвинпина.
Между тем зелье, видимо, еще продолжало действовать. Периодически на Лисовина накатывала тошнотворная волна, его мутило и темнело в глазах. Он попытался вызвать рвоту, но желудок и без того был пуст и лишь тупыми спазмами отвечал на попытки самолечения. Тогда друид стал по привычке делать методические глубокие вдохи, задерживая дыхание перед выдохом. Через некоторое время в голове просветлело, и Лисовин снова уснул, теперь уже почти здоровым, крепким сном. Пока он спал, Коротышка несколько раз заглядывал в оконную щель и внимательно смотрел на спящего друида. В соседнем доме готовили ужин Кукольник и Колдун.
Когда друид проснулся, за окном уже было темно. Путы на нем ослабли, но руки, как и прежде, были перехвачены за локти, и он никак не мог пропустить между ними ноги. Перед Лисом лежали краюха хлеба, большой ломоть сыра и, самое главное, стояла белая квадратная плошка с чистой водой. По ней на маленькой соломинке разъезжал бесстрашный рыжий лесной муравей, занесенный сюда невесть каким ветром. Друид округлил щеки и легонько дунул, чтобы и воду не расплескать, и от непрошеного нахлебника избавиться. Затем он с наслаждением осушил добрую половину плошки, но, откусив сыра, почувствовал легкий привкус плесени. Желудок Лисовина тут же тревожно заурчал, и друиду пришлось умерить свой пыл. Затем неожиданно отворилась дверь, и друид быстро закрыл глаза, притворившись спящим.
Когда он приоткрыл их вновь, то обнаружил, что прямо на столе уселись два существа, в одном из которых, несмотря на темноту, он узнал Гвинпина (его круглый черный бок слегка обгорел). Второе существо заслуживало особого внимания, его Лисовин видел впервые. Рядом с Гвинпином сидела кукла, одетая в мышиного цвета костюм с манжетами на рукавах, на ногах красовались ботфорты, а на шее – широкий плоский воротник, почти закрывающий плечи. На голове куклы был невысокий остроконечный колпак, расшитый серебряными звездами из фольги. Вершину колпака увенчивала кисточка, а на руках франта были белые матерчатые перчатки. Куклы сидели, свесив ноги, на краю стола и тихо беседовали. Видимо, они продолжали разговор, начатый еще на улице. Голос у куклы был сухой, надтреснутый, и он весьма гармонировал с длинным острым носом и высокими скулами. Что-то в его облике было от старого худосочного орла, заложившего в ломбард свои полысевшие крылья. Лисовин, однако, привык не доверять первому впечатлению, особенно если дело касалось говорящих кукол. При всем своем критическом отношении к Гвину Лисовин отдавал должное его великолепной реакции и массивному острому клюву, которым деревянная кукла как-то на глазах у друида расколола толстую ветку для костра. Правда, при этом у Гвинпина был такой вид, словно он не менее других был поражен произошедшим.