Его герои не давали покоя. Стоило прерваться в работе – и они являлись. Как правило, приходили Вадим или Стас, или оба вместе (похоже, они заключили временное перемирие). Чуть реже – дядя Женя. Иногда – Олежа, охранник из отеля, пару раз Аркадий, бывший муж Ольги (хотел выяснить, как ее найти и что предпринять, чтобы вернуть). Однажды заявился Ольгин отец, профессор Дружинин. Выглядел ухоженным, но грустным – счастья с молодой женой не было. Костя так и не понял, что ему было нужно.
Ни сама Ольга, ни Бахтияр, ни Чеширский Кот не приходили ни разу.
По поводу финала книги Егоров так и не изменил своего решения, хотя Вадим предпринимал немало усилий, стремясь поколебать упрямство создателя. Князеву удалось даже каким-то образом внушить Стасу, что это плохая идея, и Баренцев время от времени издалека заводил разговор о том, что Костя немного не прав, не стоило ли передумать, быть жестоким плохо. Первое время Костю эти душеспасительные беседы раздражали, даже бесили – потом он перестал обращать на них внимание, свыкся с тем, что то один, то другой, а то и оба вместе сопровождают его во время нечастых выходов из квартиры. Как это происходит технически, Егоров никогда не задумывался. Вероятно, все дело в том, что мир романа построен в полной мере, а значит, возможности его и его героев расширились.
Вадима и Стаса видит множество людей; Егоров в любой момент кому угодно может представить их как доказательство реальности его мира книги... Если бы ему еще кто-то, кроме Лекса, поверил...
Князев, между тем, предпринимал титанические усилия, чтобы изменить решение автора. От уговоров до банальных взяток в виде стиральной машины матери автора и даже обещания купить ей хорошую квартиру, обставить и оплачивать. Они со Стасом в тот день как бы случайно столкнулись с Костей в подъезде маминого дома. Он несколько раз пытался объяснить Вадиму, что тот поступает неумно, что все его действия только отталкивают Костю... Вадим не желал слушать. Егоров время от времени находил в своей квартире в самых неожиданных местах пачки денег – рублей и долларов; он старался сразу вернуть эти подачки хозяину, а однажды, когда тот наотрез отказался забирать, понес к пачке горящую зажигалку. Готовые вспыхнуть купюры из его руки вырвал Стас:
– Бараны-альтруисты... Я – человек менее щепетильный, так что деньги можете отдавать мне.
– Обязательно, – сказал Вадим со змеиной улыбкой на губах. – Чтобы ты на них водил по ресторанам мою женщину.
Они все никак не могли поделить Ольгу. И только Костя знал, что она не будет принадлежать ни тому, ни другому.
Костя Егоров максимально оградил свою жизнь от вторжения извне. Оба стационарных телефонных аппарата и мобильный были выключены, аккуратно упакованы и убраны на антресоли. Туда же последовали пульты от телевизора и видеомагнитофона, сам телевизор был выключен из розетки и повернут экраном к стене. Плотно занавешенные окна лишь иногда приоткрывались, чтобы впустить свежий воздух. «Гобсек, – посмеивался Костя над собой, – форменный Гобсек...» Исключение составили лишь редкие вылазки в магазин: нужно было кормить себя и Фолианта, хотя Вадим не раз предлагал регулярно обеспечивать их продуктами. Кстати, кот за месяцы книжной эпопеи хозяина, и особенно после ухода Оксаны, отощал, ходил обиженный и всячески демонстрировал свое отношение к Косте, например, перестал с ним общаться, еще больше сдружившись с Вадимом, который нередко баловал его приносимыми кошачьими разносолами.
Другим исключением была поездка в декабре к матери.
Костя опасался, что мама... узнает его «приятелей», ведь она прочла достаточно. К счастью, Елена Петровна оказалась для этого слишком здравомыслящим человеком. Правда, за столом Костя пару раз усматривал на ее лице странную сосредоточенность: глядя на Вадима, она хмурилась, будто пытаясь вспомнить сидящего перед ней человека. Но здравомыслие было сильнее.
Костя замкнулся в себе и своей книге окончательно. О девушке Ольге он почти не вспоминал, а если это все же происходило, недолгий период их отношений
любви
представлялся ему далеким и почти нереальным; детали не всплывали вообще, а общий образ – ее и их любви – немедленно отталкивался памятью, как мешающий жить.
К маме он больше ни разу не выбрался. Не виделся ни с сыном, ни с бывшими женами, ни с Алексеем. Новый год, небывалые московские морозы, громкая кинопремьера «Аватара» – все это промчалось мимо.
Окружающее казалось несущественным, пошлым, ненужным. В январе и феврале он работал столько – дописывая, выравнивая, оттачивая, – что и герои романа стали редкими гостями в доме затворника.
Костя дописывал роман.
И наступил момент, когда книга была завершена на девяносто девять и девять.
Оставалась последняя сцена... и Костя знал, что это будет за сцена.
Или думал, что знает.
...Тот день я помню отчетливо, практически по минутам. И есть опасение, что я буду помнить его всегда.
Звонки в дверь были аккуратные, короткие, с паузами; чувствовалось, что незваный гость отступать не намерен. Очень хотелось спать: накануне мы с Софи засиделись перед телевизором допоздна с пивом и королевскими креветками, так что план на утро субботы был вполне определен – выспаться.
После четвертого звонка я сел на постели и решительно помотал головой, пытаясь прогнать сон. Одновременно зашевелилась София, пробормотала:
– Явился твой пропащий... Не выдержал. Иди встречай.
После чего засунула голову под подушку и затихла.
Почему она подумала, что явился именно Костя? Говорят, только два существа на свете имеют сверхъестественное чутье: женщина и кошка.
К тому моменту, когда я натянул треники и футболку, звонки прекратились. Я подумал, что человек, убежденный, что разбудил хозяев, стоит перед дверью и терпеливо ждет. Но, когда заглянул в «глазок» двери, никого не увидел. Я осторожно отпер задвижку и высунулся. Так и есть: лестничная площадка пуста.
«А мне казалось, что время хулиганов, звонящих в дверь и убегающих, прошло», – пробормотал я и хотел было закрыть дверь, но что-то меня остановило.
Я вышел на тихую в этот час площадку и оглядел нашу дверь с внешней стороны. Небольшой конверт, приклеенный куском широкого скотча, висел прямо под «глазком».
Поплотнее закрыв дверь в комнату, где сладко посапывала Софи, я прошел на кухню, сел, вскрыл конверт, достал лист бумаги и прочел несколько слов, написанных Костиной рукой:
«Ключ от входной двери – в почтовом ящике.
Ты обещал».
Я пошарил в конверте и обнаружил маленький ключ от почтового ящика.
– Кто это был? – сонно спросила София.
– Спи-спи, – сказал я. – Ошиблись квартирой.
И что ей сказать? Куда я собираюсь?
Она выползла из-под подушки, открыла один глаз и несколько секунд смотрела на то, как я быстро одеваюсь.