— Я — каламетский фермер! — В детском голоске звучит неподдельная гордость.
Террористы и мятежники с раннего детства прививают своим отпрыскам чувство собственной исключительности. Все каламетские фермеры презирают законы, городских жителей, свято верят в то, что ведут справедливую партизанскую войну, и не гнушаются кровопролития. Из их среды вышли тысячи террористов. Всех каламетских фермеров объединяет одна цель — свержение законного правительства Джефферсона, которое они ненавидят так же сильно, как любят свои поля пшеницы, гороха, фасоли и ячменя.
Остальное население Джефферсона трясется от страха. Мятежники, истребляющие правительственных чиновников, держат на мушке и мирных жителей.
Нет, этому дерзкому щенку, с малых лет впитавшему переполняющую Каламетский каньон ненависть, меня не остановить!
— Я знаю, что ты каламетский фермер. Ведь ты живешь здесь. Фермеры пришли сюда уже двести лет назад. И уже двадцать лет они готовят здесь террористов. Командующий силами мятежников укрепился в Каламетском каньоне. У него много людей и пушек. Они забаррикадировались в ущелье, которое начинается за твоим домом. Президент объявил ваш каньон зоной боевых действий. Все его обитатели — бунтовщики и преступники. Твой дом тоже здесь. Выходит, и ты бунтовщик и преступник… А как тебя зовут?
Ребенок снова подобрал игрушечное ружье.
— Мама и папа разрешают мне называть свое имя только другим фермерам… А еще мама говорит, что ты нас не любишь! Она тебя ненавидит! Я тебя тоже ненавижу и ни за что не скажу, как меня зовут!
Нельзя позволить этому назойливому и злобному существу помешать выполнению моего задания… Я снова пытаюсь двинуться вперед, но гусеницы по-прежнему меня не слушаются…
В отчаянии я включаю внешние громкоговорители на полную мощность.
— Прочь с дороги!!!
Ребенок снова затыкает уши руками.
— Замолчи! Ты плохой, плохой! Убирайся! — кричит он в ответ.
Я форсирую двигатели, умудряюсь проехать вперед целых три сантиметра и снова замираю на месте… В слепой ярости я приказываю компьютерам целиться в тепловое излучение ребенка. Пулеметы разворачиваются, и я открываю огонь…
То есть я пытаюсь открыть огонь, но пушки молчат.
Что же делать?!
Все участки моего сложнейшего электронного мозга пронзил психотронный шок. Даже простейшие операции осуществляются теперь как-то не так из-за слепого ужаса, сковавшего мои системы.
Мне не сдвинуться с места и не открыть огонь!
Неужели я позволю малому ребенку воспрепятствовать выполнению моего задания?! Я — сухопутный линкор 20-й модели! У меня за плечами сто двадцать лет непрерывных боевых действий. Я не раз получал серьезные повреждения, но всегда выходил из боя победителем. Я не сдамся, пока по моим контурам курсирует хотя бы одна частичка энергии! В отчаянии я начинаю аварийную проверку всей системы. Необходимо любой ценой выявить причину неисправности!
Через две с половиной минуты я делаю поразительное открытие. Мои программы не работают! Перестала действовать сложная цепочка, включающая в себя элементы неструктурного программирования и произвольные эвристические протоколы, которые позволяют мне учиться на собственном опыте. Кроме того, бездействует одна крайне старомодная логическая схема. Обнаружив элементы, заблокировавшие мои системы, я прихожу к выводу, что гусеницы и пушки не слушаются меня в первую очередь из-за странной схватки с безоружным ребенком.
Чтобы выполнить задание, я должен или переломить ситуацию, или привести в порядок зависшие логические элементы. Изменить ситуацию, конечно, намного легче. Я — машина весом в четырнадцать тысяч тонн, а передо мной малолетний ребенок.
— Убирайся, а то я тебя раздавлю! — реву я.
Эта пустая угроза, разумеется, не возымела ни малейшего действия. Ребенок еще крепче сжал игрушечное ружье в руках и не сдвинулся с места.
— Убирайся, а то я буду так реветь, что проснется твоя мама!
— Только попробуй!
Мои внешние динамики способны перекрыть грохот любого сражения. Поддерживавшая меня пехота всегда слышала их даже среди адских взрывов. Я включаю динамики на полную мощность, но из них не доносится и мышиного писка.
Будь я человеком, я взвыл бы от ярости.
Я перепробовал все угрозы и уговоры, какие только смог изобрести, но ребенок стоит, где стоял, сверля меня ненавидящим взглядом и сжимая в руках игрушечное ружье.
Я пытаюсь открыть огонь из минометов по ущелью за фермой, но минометы слушаются меня не больше, чем гусеницы и пушки. Я выбиваюсь из сил ровно двадцать девять минут и тринадцать секунд. Хотя я их и не вижу, в ночном небе над Джефферсоном уже наверняка взошли оба его спутника, но я не сдаюсь. Ведь не может же этот ребенок не есть и не спать!
Внимательно изучив игрушку в руках у ребенка, я обнаружил два типа теплового излучения. Выходит, она изготовлена из двух разных материалов. Один материал темнеет на фоне светлых пятен теплой кожи ребенка. Ему придана недвусмысленная форма стрелкового оружия. Другой материал имеет форму тонкой бечевки, раскачивающейся на фоне тела ребенка. С одной стороны эта веревочка прикреплена к чему-то вставленному в ствол ружья, и я внезапно понимаю, что в руках у ребенка одна из самых примитивных игрушек на свете — пугач с пробкой.
Впрочем, сейчас его ружье с пробкой намного боеспособнее моих пушек и минометов.
Передо мной упорный и решительный противник. Он покинул дорогу, но по-прежнему преграждает мне путь. Вот уже несколько минут он возится с чем-то в том углу двора, где я разворачивался, стараясь объехать неожиданное препятствие. Моим датчикам, воспринимающим только средний диапазон инфракрасного излучения, не разобрать, что сейчас держит в руках ребенок, но тени на фоне его светлой теплой кожи похожи на длинные стебли растений, наверняка вывороченных из земли моими гусеницами.
Судя по движениям хорошо видных мне теплых конечностей ребенка, он пытается снова вкопать их в землю.
Я пытаюсь завязать разговор:
— Что ты делаешь?
— Лечу мамины розы. Ты их сломал. Когда мама проснется, она будет ругаться.
Ребенок пытается привести в порядок розовые кусты у дороги. Я не говорю ему, что его мама никогда не проснется, и он тихонько вскрикивает, в очередной раз уколовшись ошип.
— Надень перчатки, и не будет больно!
Ребенок поднял голову:
— Мама тоже всегда надевает перчатки…
— Сходи за ними.
Как я и надеялся, ребенок делает несколько шагов к дому. Я весь трепещу от нетерпения.
Когда дорога будет свободна, мои программы очнутся, и я брошусь вперед крушить бунтовщиков, притаившихся в глубине каньона. Уничтожение их командного пункта будет страшным ударом по силам мятежников!