– Настоящий мужик, – сказал Стуколин с важным видом, – должен сделать только три вещи: посадить дерево, построить дом и вырастить сына.
– То-то ты ещё не сделал ни того, ни другого, ни третьего, – отмахнулся от друга Лукашевич. – И всё-таки, товарищ подполковник, не кажется ли вам, что это звучит обидно и для вас, и для других пилотов-перехватчиков: догнать и сбить – смысл жизни. Может быть, наш смысл жизни в служении Родине, в охране её границ? А нарушитель – это как раз тот экстремальный и ненормальный случай, который не должен произойти, но иногда, ко всеобщему сожалению, происходит?
– Эк вы, капитан, задираете планку, – усмехнулся Вересов. – Почти как замполит. Но всё это лозунги, а я говорю о сути. По сути, мы не «стражи границ», а натасканные на нарушителя псы. Мы и нарушитель – это две стороны одного явления. Если нет нарушителей границы, то не нужно готовить пограничников. Если нет пограничников, значит, нет границ, нет и нарушителей.
– Железная логика! – оценил Громов с улыбкой.
– Зря смеётесь, – «шкраб» ничуть не обиделся на поддевку, ведь спорить на эти темы ему было не впервой. – Жизнь коротка, жизнь в воздухе ещё короче – кой толк тратить её на бессмысленные полёты вдоль границы? Сегодня или завтра на медкомиссии тебе скажут: «Всё, мужик, отлетался», и ты пойдёшь собирать вещи. И кто вспомнит о тебе через неделю, через месяц, через год? Подполковник Вересов, один из великого множества подполковников, которые так и не стали генералами, – кому это интересно? На войне хотя бы можно и вволю налетаться, и вволю настреляться, и даже рекорд какой-нибудь установить по сбитиям, как Покрышкин или Кожедуб. Но война – это смерть для молодых, а я двух сыновей вырастил и не могу позволить, чтобы их зарыли в землю только потому, что какому-то подполковнику приспичило орденов и воинской славы. А нарушитель – это нарушитель. Он знает, на что идёт, когда садится в кабину. Он знает, что произойдёт, когда его самолёт пересечёт границу. Он знает, какая свора бросится ему наперехват. Он сам идёт на риск быть сбитым. Он принимает условия этой игры, а значит, подполковник Вересов имеет моральное право довести эту игру до логического конца и самореализоваться.
– Ну а если это «сбитие» приведёт к мировой войне? – предположил Лукашевич. – Ведь вы же не знаете, сидя в кабине перехватчика, всех обстоятельств дела… А если допущена ошибка? А если из-за ошибки одно государство нападёт на другое?
– Ерунда, – отрезал Вересов. – Из-за нарушителей границ войны не начинаются. Потому что все, кто может начать войну, принимают правила игры. Даже если они не отдадут приказ, потому что побояться взять на себя ответственность, они согласятся с исходом, каким бы он ни был. Осипович сделал своё дело и заслужил почести, а не унижения, но даже унижение и отставка – малая плата за тот уникальный шанс, который ему выпал.
– А как насчёт пассажиров южнокорейского «Боинга»? – спросил циничный Стуколин. – Им какой шанс выпал?
Вересов вздохнул.
– Вы так ничего и не поняли, – констатировал он. – Наверное, и не поймёте… Пассажиров, если они в «Боинге» были, использовали как заложников. Кто-то оказался нечист на руку в игре. Но от того, что за карточным столом оказался шулер, смысл покера не меняется.
– Изящное сравнение, – сказал Громов; он вдруг посерьёзнел. – Но вы не правы, подполковник. Когда за столом шулер, смысл игры меняется. Она превращается в способ выдаивания денег из доверчивых «лохов». Вы желаете быть подобным лохом?
Вересов помолчал, глядя в сторону.
– Передёргиваете, подполковник, – сказал он после паузы и с заметным облегчением, – подменяете понятия. А всё ведь очень просто: шулер нарушает некоторые правила игры, но и бывает бит. И это тоже часть известных правил.
– И вы всерьёз рассчитываете выполнить своё «предназначение»? – спросил Лукашевич. – Вы собираетесь сбить нарушителя, даже если будете точно знать, что на борту находятся гражданские лица, женщины и дети?
– Не нужно считать меня чудовищем, – отозвался Вересов. – Я уже говорил: прежде чем принять решение на сбитие, я сделаю всё возможное, чтобы посадить нарушителя. В историю нужно входить с чистыми руками и совестью. Курсанты XXI века должны изучать боевой опыт подполковника Вересова, а не его ошибки.
– И всё равно вы очень опасный человек, Михаил Андреевич. Не знаю, как других, но меня ваш настрой просто пугает.
– Да уж, если захотите нелегально пересечь границу, то не советую делать это в зоне ответственности Шестой армии – собью к чёртовой матери.
– Я покачаю крыльями, – сказал Алексей.
* * *
Всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и подготовка друзей-пилотов.
По истечении двух недель все трое без каких-либо проблем поднимали свои машины в воздух, совершали полёт с маневрированием и садились на неподготовленную площадку – например, на шоссе. На тренажёрах освоили они и специфические моменты полёта: стрельба из пушки, запуск ракет, противоракетные манёвры, катапультирование. За спорами выработали в конечном итоге и схему возможного противодействия «Иглу» и даже устроили так называемый «розыгрыш полёта», когда трое пилотов с деревянными моделями в руках ходили друг за дружкой, а Вересов контролировал процесс, снабжая его комментариями, многие из которых вряд ли можно было бы назвать дружелюбными или поощрительными.
По окончании процесса обучения «Яки» были погружены в трейлеры и увезены в неизвестном направлении, а командир полка устроил прощальный банкет. Он, разумеется, не знал, куда и с каким заданием уезжают трое друзей, но для него это и не имело особого значения, потому что они были русскими пилотами, героями, и он старался проявить гостеприимство, чтобы они запомнили вверенное ему подразделение с самой лучшей стороны.
Банкет удался на славу. Было произнесено много тостов: традиционных и местных. Сказал своё слово и подполковник Вересов. Его напутственная речь друзьям-пилотам прозвучала так:
– Давным-давно мой «шкраб» рассказывал такую историю. Один из его подопечных выполнял плановый полёт и потерял ориентировку. По идее он тут же должен был прекратить выполнение задания и запросить «полюс». [17] Однако он не сделал этого. Почему? Все вы знаете ответ на этот вопрос. Никто и никогда не хочет признаться в элементарной ошибке, потому что можно прослыть трусом или «фитилём», [18] да ещё и попасть в Свод предпосылок к лётному происшествию, чтобы даже на краю света знали, что ты трус и «фитиль». И он смолчал. И стал действовать по инструкции. А точнее так, как он считал нужным действовать, не сообщив о своём положении руководителю полётов. Он занял эшелон. Снизил скорость. Встал в вираж с малым креном. И попытался определить своё местоположение по визуальным ориентирам. На запросы КДП он выдавал стандартные «квитанции» [19] и никто ничего не заподозрил бы, если бы пост радиолокационного наблюдения не доложил о беспорядочном движении одного из самолётов вне зоны пилотажа. Стали выяснять, кто это мог быть. Однако наш «герой» продолжал скрывать свои проблемы до тех пор, пока не зажёгся «окурок». [20] Вот тогда он заметался и попытался совершить вынужденную посадку на вспаханное поле. Но не справился – машина при посадке перевернулась и вспыхнула. В полку по-разному оценивали его поступок. На официальном уровне – с осуждением. Подвёл, мол, РП [21] и комполка под монастырь, статистику напрочь испортил, машину загубил. Однако на уровне курилки мнения разделились на диаметрально противоположные. Кто-то считал, что молодой пилот поступил глупо, нарушив букву инструкции. Кто-то сочувствовал и говорил, что поступил бы так же, окажись на месте погибшего: бывают ситуации, когда лучше смерть, чем позор. Мой «шкраб» сказал по этому поводу следующее. В сущности неважно, как оценивает нас суд в курилке, главное, что скажет Высший Суд – тот Суд, который нас ждёт у конца времён. А там многие из тех, кто не захотел прослыть «фитилём», будут выглядеть предателями. Боязнь признать ошибку – что же это ещё, как не предательство своих учителей? Я хотел бы поднять эту стопку за то, чтобы когда придёт время, никто из нас не испугался признать свою ошибку и не предавал своих учителей. Лучше прослыть «фитилём»!..