Самого Ивана Михайловича так и не нашли – от него остался ватник, окровавленный и изодранный страшными когтями. Решили, что беглеца задрал медведь-шатун, и на том успокоились…
Прочитав книгу о жизни Ивана Таранова, я озадачился: с какой целью наш «однояйцовый» дед подсунул мне этот самиздат? С одной стороны, ничего особенно крамольного в книге не содержалось, с другой – зачем вообще она мне нужна? Так ничего и не придумав, я решил спросить об этом самого Богданова, сунул книгу под мышку и, раскланявшись с библиотекаршей, отправился на поиски деда.
Выяснилось, однако, что Богданов час назад собрался и вместе с начальником штаба отправился на охоту. Увидел я его вновь только через два дня, когда в гарнизон приехал грузовик, в кузове которого лежала огромная туша матёрого медведя, убитого прямым попаданием жаканом в сердце. По официальной версии, мишку завалил сам начштаба, однако большинство офицеров были уверены: на этот раз постарался «однояйцовый» дед – очень уж точным был выстрел. В гарнизоне тут же началась суматоха: многие претендовали на то, чтобы вкусить медвежатинки. Честно говоря, я не рассчитывал на то, что меня пригласят на этот «праздник живота», поскольку ещё не успел стать «своим человеком». Каково же было моё удивление, когда выяснилось, что мероприятие затеяно ради меня. Но обо всём по порядку.
Улучив минутку, я подошёл к Богданову, вручил ему книгу о Таранове и поинтересовался, что он имел в виду, предложив её мне на изучение. «Однояйцовый» дед изобразил непонимание и нагло заявил, что оставил книгу в библиотеке случайно, по забывчивости, но очень благодарен мне за предупредительность. Пришлось принять его объяснение без лишних вопросов.
В тот же день я заступил в наряд начальником караула. После выполнения всех необходимых процедур осел в «караульном городке» при штабе гарнизона и приготовился всю ночь пить чай в компании с прапорщиком. Однако около часа ночи в «караулку» явились начальник гарнизона, начальник штаба и дед Богданов. Я решил, что это внеплановая проверка и приготовился к утомительному разбору. Против ожидания начальник гарнизона приказал мне оставить пост на помощника и следовать за ним. Немало удивившись, но не смея возражать, я отправился вместе с этой троицей к бараку, где находилась офицерская столовая.
Там я удивился ещё больше. В столовой, невзирая на позднее время, собрались практически все старшие офицеры гарнизона, а на составленных в ряд столах я увидел большие тарелки, на которых дымились, распространяя чертовски аппетитный запах, куски варёной медвежатины.
– Садись, – сказал дед Богданов, придвигая мне свободный стул.
Я сел и обнаружил, что прямо напротив меня кто-то, словно в насмешку, положил голову и лапы убитого медведя. Рядом с головой находилось несколько предметов, которые живо напомнили мне традиции народных поминок, когда усопшему оставляют место за столом и снабжают всем необходимым для незримого участия: рюмка водки, хлеб на закуску. Здесь тоже стояла водка, лежали шоколадные конфеты, пачка папирос и коробка спичек. Мои подозрения в том, что против меня затеяна какая-то каверза, усилились после того, как я увидел, что на отрубленные лапы медведя надеты железные кольца. Я огляделся, пытаясь понять по лицам присутствующих, когда ждать подначки, но офицеры казались невозмутимыми. Никто из них не пожирал меня глазами, боясь пропустить мельчайшие подробности действия, которое будут потом мусолить полгода до прибытия новой партии молодёжи.
«Однояйцовый» дед Богданов придвинул ко мне стакан с налитой до краёв водкой, тарелку с медвежатиной и жареными грибами:
– Угощайся, – предложил он.
– Спасибо большое, – поблагодарил я, но не спешил приступать к еде и выпивке, дожидаясь, когда «старожилы» гарнизона начнут первыми.
Богданов не настаивал, занял своё место за столом. Начальник гарнизона поднял стакан и произнёс короткий, но не совсем понятный тост:
– За сына неба, – сказал он. – За то, чтобы его возвращение было лёгким и приятным.
– За сына неба! – поддержали его офицеры.
Мне не оставалось ничего другого, как выпить вместе со всеми и навалиться на еду. Водка оказалась обыкновенной водой марки «Сибирская». Мясо оказалось хотя и жестковатым, но обыкновенным мясом. Грибы оказались обыкновенными грибами.
«Неужели обойдётся без подвоха?» – размышлял я, вспоминая, как любили в училище подшучивать над первогодками.
«Сын неба»? Кого эти деятели называют «сыном неба» и куда он должен вернуться? Я попытался прояснить этот вопрос, прямо спросив у сидевшего рядом замполита. Замполит посмотрел на меня странным взглядом, а потом ответил так:
– Сын неба – это медведь. Вернуться он должен на небо.
– Ничего не понял, – признался я. – Мне всегда казалось, что медведь – приземлённое существо.
– Посмотри на него, – посоветовал замполит, – и ты сам всё поймёшь…
Я посмотрел. Медведь как медведь. И более чем трудно получать удовольствие от созерцания его отрезанной башки и лап на обеденном столе. Меня вдруг затошнило от этого вида. Позыв к рвоте заставил прикрыть рот ладонью и вскочить на ноги.
– Что случилось? – поинтересовался замполит.
Я помотал головой, не рискуя произнести ни слова и с ужасом чувствуя, как проглоченная пища подкатывает к горлу. Офицеры зашевелились, но ко мне уже бежал дед Богданов.
– Провожу, провожу, – бормотал он, хотя я и без него знал, где находится ближайший сортир.
Выскочив из столовой, я бросился к аккуратно подстриженным гарнизонным кустам, споткнулся о бордюр, упал на колени и тут меня вывернуло в первый раз. Желудочный сок, водка, плохо пережеванные куски медвежатины и грибы хлынули из меня неостановимым потоком, и некоторое время я думал только о том, когда же кончатся желудочные спазмы. Дед Богданов что-то говорил, стоя надо мной, но я его не слушал, разбирая лишь отдельные слова: «Грибы… цепь… небо…»
К счастью, всё когда-нибудь заканчивается. Закончилась и рвота. Я сплюнул и попытался встать с четверенек. У меня это получилось не сразу, а когда получилось, то увидел, что деда Богданова рядом нет. И барак-столовая куда-то запропастился. Да и сам гарнизон исчез, словно его никогда не было. Я голышом стоял в борозде на бескрайнем поле, усеянном какими-то чахлыми злаками. Ярко светила огромная луна с красноватым отливом. В её свете я увидел, что по полю кто-то расставил десятки пугал. Потоптавшись, я двинулся к ближайшему пугалу. Самое интересное, что меня совершенно не удивляло, как и почему я перенёсся из своего гарнизона на это поле – словно во время приступа рвоты из меня вышла способность размышлять логически и задавать вопросы.
При ближайшем рассмотрении пугало оказалось распятым на деревянном кресте рыжим маленьким стариком со смутно знакомым лицом. Я напряг память, пытаясь сообразить, где видел этого старика раньше, но тут послышались громкий свист и резкий прерывистый звук, как от быстро вращающейся трещотки. В сумраке мелькнула тонкая стальная полоска, и голова рыжего старика в буквальном смысле взорвалась. По соседней борозде пронеслось нечто большое и стремительное. А я понял: в первый раз мне повезло, нечто промахнулось, но оно может настигнуть меня со второй или с третьей попытки. После этого я побежал.