В итоге и сам оказался без ночлега, без чашки теплого молочка на ночь, без представлений о том, как сложится завтрашний день, и какие лично у него будут обязанности (по традиции Иманд давал поручения и вообще обсуждал планы вечером накануне)!
Но комары — которых трактир привлекал со всей округи — грызли его немилосердно!
Вдобавок, конские мухи, которые, в соответствии со всеми законами природы, должны были бы ночью спать, даже не думали ложиться! И кусались так, будто он, Буджум, был не обычным героем в расцвете сил, а конягой-тяжеловозом с ощутимым избытком телесных соков…
Бросив печальный, исполненный раскаяния взгляд на трактир, Буджум отправился искать себе место для ночлега поспокойней. По крайней мере такое, где мухи и комары летали бы по двое — по трое, а не ротами и эскадронами…
Высоко в небе висела желтая, как лютик, луна.
Освещенный ее мертвенным светом, Буджум шел по тропинке и насвистывал глупую песенку про рыболова и русалку.
Однако, вопреки ожиданиям героя, по мере того, как он удалялся от трактира, приступы раскаяния и самоедства не ослабевали, но напротив — становились сильней!
Ну почему, почему он, Буджум, такой неуправляемый?
Да, у него тяжелый, импульсивный характер. Да, у него много энергии. И да, таким сотворила его Природа.
Но разве не та же самая Природа дал ему способность контролировать себя? Ограничивать свои порывы? Структурировать свою энергию?
Ведь не может же такого быть, чтобы Грому нравилось, чтобы его любимый сын, Буджум, коротал ночи под кустом из-за своей неуправляемости и импульсивности?
В таком случае, почему же он, Буджум, не применяет свои немаленькие способности к самоконтролю для того, чтобы держать свою необузданность в руках?
Вот это вопрос…
Хмель? Нет, в этот раз выпил он совсем немного…
Тогда что?
И как ни крутил ситуацию Буджум, у него выходило, что его отвратительное поведение объясняется именно тем… что он может себе позволить именно такое отвратительное поведение!
Как говаривал грубиян-конюх лорда Данзаса по кличке Вожжа: “Почему кот лижет свои яйца? Потому что может!”
Вот и он, Буджум, безобразничает потому что может.
Потому что ничего ему за это не бывает. Потому что большую часть жизни он находится под крылышком у своего лорда, среди людей, которые любят его и прощают.
Выходит, как только он, Буджум, попадает в общество людей, которые равнодушны к нему, или же его совсем-совсем не любят и не желают мириться с его выходками, у него начинаются неприятности.
Выходит, именно его необузданность делает его беззащитным!
Сегодня его неуправляемость отняла у него комфортный ночлег и ужин среди друзей в таком славном трактире “Хвосты и копыта”. А завтра? Что она отнимет у него завтра? Может быть, любимую женщину? Или верного друга? Или может быть (но об этом Буджуму было даже страшно думать!) благорасположение хозяина, которому он был беззаветно предан с первого же дня службы?
Буджум поежился и растер замерзшие предплечья.
Получалось вот что: его недостатки мешают ему жить. Воруют у него счастье и комфорт. И, вдобавок, делают неопределенным его будущее. Могут даже лишить его бессмертия!
Значит с недостатками надо бороться. Пока они не доконали его, бедолагу Буджума…
С этими мыслями он встал посреди тропы, бросил взгляд на луну и, словно бы на него смотрело живое разумное существо, громко, вслух, поклялся, что отныне и вовек приложит все усилия к тому, чтобы научиться властвовать собой.
— Я стану… клянусь!.. Стану таким же сдержанным как Иманд! Таким же хладнокровным, как мой хозяин! И пусть сто сотен раз отключают магию! Пусть все будут против меня! Я никогда, никогда не стану пороть горячку только потому, что кто-то толкнул меня в бок локтем… А если я сделаю это, пусть лучше я навсегда уйду из этого мира, чтобы не осквернять его совершенный лик своей идиотской неукротимостью!
После этого, почувствовав себя вконец обессиленным, Буджум подыскал огромный дуб с удобной развилкой могучих ветвей на высоте в три человеческих роста и при помощи своего летучего меча поднялся туда.
Стоило Буджуму преклонить голову на своем пахнущем червями-древоточцами и корой ложе, как его сморил богатырский сон — сон человека, чья душа приняла единственно правильное решение.
Буджума разбудили позвякивание амуниции и негромкая человеческая речь.
“Да кто здесь может быть в такую рань?” — подумал он, кожей ощущая густые предрассветные сумерки.
Остро чувствующий опасность герой открыл глаза и, стараясь действовать бесшумно, огляделся.
Тропа внизу была запружена людьми.
И не просто людьми.
А — прекрасно вооруженными гвардейцами из Особого Корпуса!
Их было на тропе не меньше роты! Целая сотня!
Во главе отряда шли трое: рыцарь, которого его спутники называли господином Шталем, моложавый лейтенант с более чем орлиным профилем и темная личность в длинном маскировочном плаще охотника.
Из-за того, что охотник набросил на голову просторный капюшон и на лицо надел диковинную, покрытую таинственными знаками полумаску, Буджум не разглядел никаких черт, которые могли бы дать ответ на вопрос, знает ли он этого охотника.
Буджум не исключал, что это был тот субъект, которого Иманд вчера назвал “шпионом”.
С другой стороны, тот субъект вроде был пошире в плечах и сапоги на нем были побогаче…
— Так сколько нам еще идти, милейший? — своим ледяным тоном осведомился у охотника рыцарь Шталь.
— Если не встретится серьезных аномалий, то полчаса, — ответил охотник в маске.
— Но нам надо во что бы то ни стало застать весь этот сброд спящим! — это был лейтенант, который, как и положено младшему по званию, показно рвался в бой. — Не отдать ли приказ перейти на бег, господин Шталь?
— На бег? Не надо. Солдаты должны быть свежими — не следует недооценивать этих людей в трактире! Учтите, что большинство из присутствующих там и людьми-то не являются! С запыхавшимися солдатами они совладают играючи!
“Кажется, эти гвардейские негодяи затеяли захватить моих друзей врасплох!” — подумал Буджум и от этой мысли кулачища его сами сжались, а между волосами едва не пробежала юркая голубая молния. К счастью, молнию Буджум успел в последний миг сдержать. Ведь ее вспышка могла выдать его местоположение!
Первой мыслью молниевержца было, конечно, немедленно вступить в бой, используя эффект внезапности и всю мощь своих героических умений.
Но недаром, ох недаром он, пред сочувственным ликом луны, давал клятву семь раз мерить перед как один раз резать!
Вместо того, чтобы сразу испепелить десяток солдат залпом смертоносных молний, он… сложил руки замком и закрыл глаза (последнее, как он заметил, всегда стимулировало в его мозгу рождение умных мыслей).