— И завоевать Барк?
— Нет, что вы, помилуйте. Я видел ваших солдат, армию. Я не стал бы никогда ждать помощи от них. И мой князь не станет. Но у вас много кораблей, а у нас — мало. Если вы закроете порты Баркхейма, вы поможете нам победить, а сами потеряете очень мало людей.
— Я понимаю, что это выгодно вашему князю. Но может быть, для Лайи выгоднее вовсе не вступать в войну?
— Хорошо. Вам можно попробовать еще два пути. Вы соединяетесь с Баркхеймом, но клянетесь не воевать против тардов вовсе. Тогда князь Барка раздавит нас, а потом захочет вашу землю. Ему нужно будет делать подарки своим воинам после победы. В Лайе много добра, много денег и плохая армия. Для армии Барка поход сюда будет прогулкой.
— А второй путь?
— Вы не соединяетесь ни с кем. Тогда Барку опасно иметь вас за своей спиной. Он начнет войну с Лайей.
— Но что помешает вашему князю, захватив с нашей помощю Барк, проглотить потом и землю асенов?
— Многое. Мы слабее. Две кампании разом мы не осилим. И затем, мой князь — младший сын. Если он сядет на трон Империи, это будет против слов его отца. Моему князю люди не простят того, что могут простить старшему. Он станет очень осторожным. А если мы захватим Лайю, здесь непрерывно будет бунт. Это съест все наши деньги. Здесь погибнет много молодых тардов. Никто не позволит моему князю такого, и он это прекрасно знает. Потому я приехал в Аврувию не с угрозами. Больше того, я привез подарок, на который никто не хочет даже взглянуть.
— Подарок?
— Да, того странно одетого церета, над которым смеется вся Аврувия. Он, видите ли, главный в общине Линкариона — это такой церетский город на западе Веллирхейма. Так вот, они боятся войны настолько, что согласились приехать сюда и предложить вам все, что имеют, лишь бы вы помогли Веллирхейму. Они могут торговать с вами на ваших условиях, они готовы просто заплатить вам и… Они действительно очень богаты. Поймите, это уже не политика. Все здесь думают, что я хитро играю. Когда бы так! Нет, клянусь сосками матери, я просто не хочу видеть этот город в развалинах. Не хочу видеть мертвых асенов. Очень просто, да? Но ваш король ничего не делает без слова аристократов. А аристократы не смотрят на тех, кто носит черное и серое. Очень просто.
— То есть вы хотите, чтобы я уговорила отца выслушать вас и вашего церета? — спросила я.
Вестейн повернулся так резко, что едва не сбил синий кувшин с вином.
— Я понимаю, я ничего не могу хотеть от вас.
— О чем разговор? Я все сделаю.
ИВОР
Я здорово повеселился в тот вечер. Во-первых, подтвердились все мои подозрения. Теперь я знал, кто убил Энгуса. Правда, имени назвать не мог, но догадывался, что бэрсов в Аврувии немного. Остается выяснить, кто заплатил за убийство, но это почти не мое дело. Дядюшка Дирмед справится гораздо лучше.
А во- вторых… Во-вторых, я оказался свидетелем совершенно незабываемого зрелища -моя кузина и этот тард увидели друг друга. Ради этого стоило мотаться через всю Лайю и обратно.
Первой, разумеется, все поняла она. Пока он битый час распинался на плохом асенском о том, как ненавидит войну, она как-то по-особому сощурилась и тихонько кивнула самой себе. Положила глаз — по-другому не скажешь.
И только когда она сказала как нечто само собой разумеющееся: «Хорошо, я все сделаю», до тарда наконец дошло. У него распахнулись глаза, как у ребенка, увидевшего в лесу белую лань. За весь оставшийся вечер он сказал едва ли два-три слова. Не мог поверить.
А когда мы прощались, боги, как он взял ее руку! Будто это не женская лапка, а мотылек, раскаленное железо и заточенный меч одновременно. И, честное слово, не решился поцеловать! Поцеловал только воздух над ней. А когда я, нахал, по-братски чмокнул кузину в щечку, он тут же прожег меня взглядом. Ох, боги мои, боги, как вы над нами шутите!
* * *
На следующий день после наших славных посиделок в темноте дядюшка Дирмед потребовал меня к себе.
— Что же ты притих, племянник? — спросил он. — Даже не напомнишь о нашем уговоре. Кайрен вернулась, значит, дом твой на веки вечные. Давно уже пора. Нет ничего глупее, чем тяжба между родичами.
Но я был уже не тот желторотый юнец, который приехал сюда месяц назад. Я сразу догадался, отчего вдруг стал племянником и родичем и почему меня осыпают золотом.
— Стоп, стоп. Значит, если я не ошибаюсь, на этом все закончится? Похороним Энгуса еще раз? Не будем доискиваться, кто убийца?
— Ивор, милый! — Дядюшка похлопал меня по плечу. — Тебя кто-нибудь просил искать убийц? Если просил, то кто? Уж не я во всяком случае. Его родичи к нам за помощью не обращались.
— Кого вы покрываете? — спросил я.
— Что?
— Или, может быть, правильнее так: что вы покрываете? Вы ведь гораздо умнее меня и варитесь в этом котле не первый год. Почему убили Энгуса? Почему Энгус сам искал смерти? Почему вы спасли Лейва от петли?
Я ожидал, что он выгонит меня с позором. Либо — предложит не сходить с ума. Но он только спросил:
— А ты поверишь?
— Во что?
— Поверишь, если я скажу тебе правду?
— Попытаюсь.
— Ладно. Так вот, я ничего не знаю. Прежде всего, никакого Лейва. Не знаю и знать не хочу. И Энгус со мной никогда не откровенничал. Но у меня опыт и чутье. И я уверен: этот муравейник сейчас нельзя ворошить. Я и без того уже обещал Кайрен сделать что-нибудь для господина Вестейна. И так будет много шума. А мне сейчас все время кажется, будто мы ходим по хрусталю. Так что послушай моего совета — поезжай домой. Присмотри за посевом, за урожаем и до осени в столице не показывайся. А то и до будущей весны. Дела с завещаниями я сам улажу. Доверяешь?
Вот тебе раз! Все-таки я ничего не понимаю в аристократах.
— Не знаю… То есть доверяю, конечно, как родич родичу, но слишком все это неожиданно. Ладно, я подумаю.
— А вот думать-то тебе, по-моему, вредней всего, — сказал Дирмед. — Ладно, племянник, как надумаешь — заходи прощаться. И потом, если в поместье что-то не заладится, сразу посылай ко мне. Я всегда буду рад помочь тебе. Клянусь первенцем.
* * *
Я распрощался. Постоял у ворот, подумал недолго. А потом решил пожаловаться Кайрен. Почему? Во-первых, это единственный путь продолжить розыски. Кайрен кровно заинтересована в том, чтобы найти убийцу Энгуса, и знает кухонные тайны аристократов не хуже Дирмеда.
Но, во-вторых, почему я сам твердо решил продолжать? Никакого шкурного интереса у меня уже не осталось. Более того, Дирмед может рассердиться и отобрать дом за мое непослушание. Аристократы — они такие. Тогда почему?
В детстве меня, как и всякого примерного мальчика, возили на ярмарки. Карусели, петушки на палочке и все такое прочее. Только все мои ярмарки заканчивались одинаково — я натыкался на какого-нибудь канатоходца или жонглера и застывал столбом. Деревенел и не мог сдвинуться с места. Мама выманивала меня леденцами, отец хлопал по плечу и шептал: «Да не помогай ты, не помогай, он сам справится! И так ничего не случится», — все без толку. Только когда акробат заканчивал номер и соскакивал на землю, я мог наконец расслабить напряженные до боли мышцы, облизывал закушенную губу и покорно плелся следом за родителями. И страшно мне было не из-за высоты, не из-за качающегося каната, не из-за самих трюков, а из-за того, что каждый следующий был сложнее предыдущего и я знал, что акробат не может остановиться, пока не докрутит весь номер до конца. Здоров он или болен, силен или слаб, с хорошими или дурными предчувствиями. Не может остановиться, хоть в этом и нет никакого смысла.