Наверное, он был прав. Но и доля истины в сомнениях курсантов тоже имелась. Москаленко, следивший за новостями с напряженным вниманием, заметил, что всё чаще появляются скупые сообщения о беспорядках – то там, то здесь. Всё более модным становилось чуждое для социалистического лагеря словосочетание «националисты и сепаратисты различных мастей». Откуда повылазила вся эта сволочь (а другого слова для них Юра подобрать не мог), оставалось неясным. Москаленко, впрочем, склонялся к мнению, что некто значительный в этом мире вообразил, будто бы Советский Союз, выводя войска из Афганистана и сокращая наступательные вооружения в Европе, демонстрирует свою слабость и готов к дальнейшим уступкам. Даже если готовность к уступкам была кажущейся, этот виртуальный некто мог полагать, что испытать противника на прочность будет совсем нелишним. В этом суть военной стратегии – искать, находить и использовать уязвимые места в обороне. И побеждать еще до начала войны.
Так, разумная и злая воля чувствовалась в событиях, произошедших в Братиславе. Несколько тысяч местных жителей вышли на запрещенную властями демонстрацию «памяти борцов за свободу», и полиция разогнала собравшихся. Ответ пришлось держать академику Андрею Дмитриевичу Сахарову, который по личной просьбе Андропова уже больше года возглавлял «Фонд человека», занимавшийся защитой прав человека на международном уровне. Будучи проездом в Чехословакии, академик был в буквальном смысле атакован западными корреспондентами, агрессивно потребовавшими разъяснений по вопросу, не является ли разгон демонстрации прямым нарушением прав граждан, пожелавших проявить свое уважение к памяти тех, кто боролся за независимость Чехословакии. Возможно, ожидалось, что Сахаров, известный своей чисто человеческой мягкостью, выкажет недовольство действиями властей, и это вызовет международный скандал. Однако ожидания не оправдались – академик довольно резко высказался против проведения несанкционированных шествий и митингов, заявив, что знает в подробностях о том, под какими лозунгами собирались выступать жители Братиславы и что лозунги эти прямо позаимствованы из пропагандистских клише Геббельса, а значит, речь идет вовсе не о борцах за независимость, а о тех, кто мечтает вернуть свободную демократическую Чехословакию во времена нацистов. Характер шествия был явно провокационным, о чем немедленно написали советские журналисты. В Европе, однако, единства мнений по поводу Братиславы не наблюдалось, что настораживало, хотя, конечно, и не пугало. Куда больше волновало Юру Москаленко, что национализм с сепаратизмом дают всходы там, где он меньше всего ожидал их проявления, – на территории его родной страны, в СССР.
Если о Братиславе писали много и часто, то, например, о волнениях в Сумгаите сообщалось очень сдержанно – небольшими сводками, похожими на сводки Совинформбюро периода Великой Отечественной войны: только информация, без обычных в таких случаях комментариев. А в Сумгаите происходило страшное. В Сумгаите происходило то, чего, казалось, в принципе не могло произойти в Советском Союзе – в многонациональной стране, граждане которой с детства воспитывались в духе интернационализма, терпимости, уважения к соседям…
28 февраля 1988 года огромная толпа местных азербайджанцев учинила самый настоящий погром. От рук погромщиков погибли десятки местных армян, среди которых были старики, женщины и дети, – многих захватили и убили в их собственных квартирах, ночью, спящими или едва проснувшимися. Два дня в Сумгаите царили хаос и анархия. Милиция и местная госбезопасность не сумели остановить насилие. По решению Политбюро и приказу министра обороны в Сумгаит были введены войска. В ответ начались волнения в Кировобаде и даже в самом Баку – лавина национализма грозила накрыть одну из самых богатых и развитых республик СССР.
Армянское население Азербайджана отреагировало на погромы соответственно. С начала года в Нагорном Карабахе – автономной области в составе Азербайджана с преобладающим армянским населением началось массовое движение за воссоединение с Арменией. Сессия Верховного Совета Армянской ССР выразила согласие на вхождение Нагорного Карабаха в состав Армении. Через три дня Верховный Совет Азербайджанской ССР заявил о неприемлемости перехода Нагорного Карабаха из состава Азербайджана в состав Армении. На территории Советского Союза возникла угроза войны между двумя социалистическими республиками!
Было непонятно, почему медлит и чего дожидается Кремль. Это очень беспокоило Юру. Тем более что дальние отголоски конфликта докатились даже до Оренбургского училища. Курсантов, приехавших из Азербайджана и Армении, стали часто вызывать к замполиту и его помощникам из «пятерки» для проведения профилактических бесед. Им было официально объявлено, что письма, приходящие из республик будут вскрываться. Курсанты из числа армян и азербайджанцев ходили невеселые, но стычек между ними не случалось – они, очевидно, понимали, что если начнут выяснять межнациональные отношения здесь, то вылетят из училища в два счета.
Только один из курсантов не сдержался. Сардарян, армянин из Карабаха, проходивший обучение на втором курсе и славившийся большим ростом и зычным голосом, сорвался как-то ночью в бега да так и исчез, растворившись в многолюдье на переломе эпох…
Кремль вмешался в ситуацию в конце июня – когда курсанты вовсю уже занимались в летних лагерях. События развивались так. Помощник замполита по воспитательной работе пригласил свободных от полетов и нарядов курсантов в «ленинскую» комнату, где стоял единственный на весь лагерь телевизор. С заявлением выступал сам Андропов. Он чеканил каждую фразу, глядя на телезрителя в упор сквозь линзы очков в тонкой блестящей оправе. Андропов говорил о том, что эскалация насилия в Нагорном Карабахе достигла апогея, что враждебные антисоветские силы инспирировали конфликт там, где не было никогда почвы для конфликта, что дальнейшее развитие ситуации создает угрозу целостности Союза, а потому необходимо предпринять экстраординарные меры по нормализации обстановки. Юра тогда еще подумал, что националистам не поздоровится. Он не ошибся.
В Азербайджанской ССР и Армянской ССР на всё лето было введено чрезвычайное положение. Воинские подразделения, имеющие опыт боевых действий и выводимые из Афганистана, тут же направлялись и расквартировывались в Нагорном Карабахе и в тех городах, где было выявлено националистическое подполье. Да-да, оказалось, что за последние десять лет в республиках на базе диссидентского движения взросло самое настоящее подполье: с явочными квартирами, с тайными арсеналами, с системой «троек» и «пятерок». Оказалось, что даже погромы не были случайным делом – они были частью большого плана по дестабилизации республик, а погромщики разоряли конкретные квартиры, вырезая семьи по заранее составленным спискам. Националистическое подполье всё же не могло бы чувствовать себя столь вольготно, если бы его деятельность не поддерживалась некоторыми из руководителей местных партийных органов и местной госбезопасности. Все они были разоблачены, арестованы, а многие – приговорены к расстрелу за измену Родине.
Националистический мятеж коснулся Москаленко и с другой стороны. Старший брат Сергей прослужил на полгода дольше положенного – его часть перебросили в Нагорный Карабах, в зону боевых действий, и демобилизовался он только глубокой зимой, перед самым Новым годом. Вернулся домой «злой и веселый» (как охарактеризовал его состояние отец), сразу пошел устраиваться в Школу милиции – и уже на следующий день щеголял в новенькой форме, так и не примерив гражданский костюм. Объяснил свой выбор так. Не хочу, мол, дожидаться, когда эта шваль в Москве бучу поднимет. Чтобы не пришлось, мол, хоронить детей. Железный аргумент!