Как и предсказывала гадалка, утро 9 марта – Сороки – выдалось солнечным, тихим и в то же время – каким-то радостным, внушавшим вполне определенные надежды. Морозило, но ясно было – к обеду потеплеет, слишком уж сияющим было восходящее солнце, а небо – светло-голубым и высоким. На стрехах крыш чирикали нахохлившиеся от морозца воробьи, желтобрюхие синицы дрались на снегу из-за просыпанного кем-то овса, на росшей возле самой избы Ипатыча березе каркали вороны.
– Ишь, раскаркались, – возвращаясь в избу из уборной, неодобрительно посмотрел на них Селуян. Тяжело протопав по крыльцу, постоял немного у двери, подышал воздухом.
– Вставайте, люди добрые! – громко сказал он, войдя в горницу. – Инда с праздничком вас.
Раничев недовольно заворочался – поспать бы! – вчера опять просидели с дедом до ночи, доводили до ума гусли – зато те и вышли на загляденье, не стыдно в руки взять, а уж звук – густой, наливчатый, звонкий – любой музыкант позавидовал бы такому звуку!
Поднявшись с лавки, Иван любовно погладил гусли, не выдержав, тронул пальцами струны, тут же отозвавшиеся радостным перезвоном, пропел:
Вставайте, люди русские!
Поднялись уже все – Авдотий, Иванко, дед, – умываясь, заплескали в медном рукомойнике воду. Ипатыч быстро собрал на стол – кашу из проса, квашеную капусту, репу, горячий, заваренный на меду и пахучих травах сбитень. Ничего скоромного, хоть и послабление посту сегодня, а все ж пост, да не какой-нибудь, а предпасхальный, Великий.
Наскоро перекусив, оделись и, прихватив инструменты, вышли на улицу. Несмотря на ранний час, везде уже собирался одетый по-праздничному народ, мужики, бабы, дети. Улыбаясь, люди раскланивались со знакомыми, шутили, дарили друг другу испеченных из ржаного теста жаворонков, тут же подбрасывали их вверх, крошили на радость слетевшимся воробьям да синицам.
– Жаворонок к теплу – зяблик к стуже! – заметив скоморохов, весело крикнул кто-то.
– Жаворонок прилетел, весну принес, – немедленно откликнулся Селуян. – А вот увидим скворца – весна у самого крыльца!
Иванку угостили печеными жаворонками. Отрок обрадовался, подбросил птиц в небо:
– Жаворонки, прилетите, красное лето принесите! – поймал, улыбнулся радостно, раскрошил подарки, кинув крошки синицам. – Жаворонки прилетели, весна пришла!
У церквей уже толпились собравшиеся к заутрене люди, тоже с печеными жаворонками, радостные. Понятно, надоела уже всем зима, тепла захотелось. Раничев посмотрел в чистое голубое небо – пожалуй, не обманула гадалка, удачный будет денек!
Отстояли в церквушке заутреню, вышли – кажется, гораздо теплее стало, и солнце вроде как еще ярче светит! Или просто показалось так после полумрака церкви? Пошли к Неглинной, на Великий посад, именно туда стекался весь люд.
Не теряя времени даром, тут же, на ходу, принялись петь:
Ой, дуду, ой, дуду,
Я на праздник иду!
Иван пел, закинув гусли за спину, чай не гитара, играть на ходу несподручно. Зато Авдотий с Селуяном старались: Селуян высвистывал мотив на двойной свирели, а Авдотий бил в украшенный красными ленточками бубен. Раскрасневшийся от морозца Иванко, сняв шапку, бегал в толпе, собирая мелочь.
– Про весну спой, скоморох! – одобрительно кричали люди.
– Про весну? – весело подмигнул Раничев. – Запросто!
Весна, весна красна,
Приди, весна, с радостью.
С радостью, с радостью
Да с великой милостью!
– Во, дают, робяты!
– Смотри, скоморох, гусли не потеряй!
Так, со смехом, да с шутками-прибаутками, дошли до Неглинной, перешли речку по широкой тропке, оказавшись на другой стороне, густо застроенной деревянными избами. По широкой дороге направились к Москве-реке, к Торгу, там уже вовсю шумела торговлишка. Приодевшиеся ради праздника люди неспешно прохаживались вдоль рядков, приценивались к тканям, к посуде, украшениям. В толпе шныряли пирожники, продавцы жаворонков, сбитня и карманные – вернее, поясные – воры. Пройдя посудный ряд, Селуян ненадолго заглянул к колпачникам – те уже вовсю крутили свое нехитрое игрище, зазывая легковерный народ. Пока его ждали, Иван осматривался, прислушиваясь, не раздадутся ли где знакомые звуки гудка. Ефим Гудок, старый приятель, ведь где-то здесь, в Москве, ошиваться должен, если, правда, не соврал Авраамка. С другой стороны – ну чего ему врать-то? Нет, вряд ли ватажники-скоморохи пойдут сейчас по городам и весям, на грязь-весну глядя. Здесь они все, в Москве, ну, может, кто-то и в Коломне аль в Звенигороде, вряд ли дальше. Хорошо бы встретить Гудка, он-то и свел бы с ватажниками, некогда долго в Москве сидеть, о Киеве надо думать и о Кафе. А Селуян с Авдотием, такое дело, никуда из Москвы до самого лета не собирались, да и летом планировали вновь пройтись по рязанским землям. Раничев крутил головой – вот, показалось, гудок… нет, и вправду – только лишь показалось.
Вернулся Селуян, махнул рукой – идем, мол. Расталкивая народ, скоморохи пошли в зарядье, где было побольше места. Там и расположились. Иван по пути выпросил у торговцев колоду, уселся, положив на колени гусли. Переглянулся с Селуяном, тот кивнул, улыбнулся, возопил громко:
– А вот, честной народ, и весна-красна! Жаворонки летят, журавли, грачи, снег тает, на летось солнышко поворачивает. Но еще скрипит зубами старуха-зима, уходить, старая, никак не хочет. Так поможем весне, позовем песнями! А, как мыслите?
– Поможем! – выкрикнули из быстро собравшейся толпы. Народу на площадь привалило много, оно и понятно: какие еще тут развлечения-то? Да и пост… Теперь, чай, долгонько таких праздников не будет, аж до самой Пасхи. А как хорошо – ежели ты почтенный человек, купец иль ремесленник – пройтись с семейством по городским улицам, благостно кивая соседям, зайти в церковь, прикупить по пути детям печеных жаворонков, супруге – убрус или иной какой подарок, пошататься по рынку, поглазеть, скоморохов послушать – красота! А ежели ты молодой неженатый парень аль девка – так и еще лучше! Собраться с друзьями-подругами ватажицей, купить чего хмельного – грех потом отмолим, да и невелик в праздник грех-то! – пройтись по Москве, приодевшись, благо денек-то какой выпал, настоящий, весенний, солнечный! А ближе к вечеру – разжечь костер на окраине, да поводить хороводы, да песен попеть от души, весну побыстрей привлекая. Хорошо! Ну а пока до вечера далеко, можно и так повеселиться, покуда без хороводов, без целований-обниманий, вот хоть в колпаки сыгрануть да скоморохов послушать. А уж те пели, словно соловушки заливались, радостно было слушать. Как позвончее заиграли – ноги сами в пляс пустились. Веселился народ, радовался! Под звонкий бубен Авдотия, под переливчатую свирель Селуяна, под яровчатые гусли Ивана. Брошенная в снег шапка уже наполнилась медью, кое-где сверкало и серебришко. Все больше людей, услыхав скоморошью забаву, подходили к образовавшемуся вокруг игрецов кругу, хлопали в ладоши, подсвистывали, переплясывали, подпевали:
Ай, весна красна,
Приходи, весна!