— Да, мажордомом — это хорошо.
— Ты хоть знаешь, что такое мажордом, чудо?
— Нет. Но, думаю, это значительно лучше, чем крепостной.
— Слушай… а где, кстати, Эгберт?
— Земляков на торгу встретил, зашли в корчму — поболтать. Наверное, не захочет он в мажордомы… Домой вернется. А может, с собой его взять?
— С собой? Ты сначала думай, а уж потом говори, Максюта. Где он будет жить? Что делать? А вдруг документы кто спросит?
Ратников покачал головой и тут же подумал о Марьюшке, Маше, любимой супружнице, которую не видел вот уже почти год… Как она там? Ну, вообще-то, с голоду не умрет — огород да охота, рыбалка — это все Маша умеет куда лучше наших, так называемых, «профессионалов». Черт… а вдруг… вдруг родит? Нет, не должна бы — месячные у нее были…
И Макс вдруг закручинился, поник головою, — и тоже, по такому же поводу, как вот, Ратников. Когда вот уже ясно было, что не сегодня-завтра домой, тогда и полезли в голову разные не очень-то веселые мысли, раньше-то просто некогда было грустить, не до того.
— Мама… Вот почти год уже, как… господи!!! — подросток вздохнул и, наверное, всхлипнул бы, если бы не сидевшая рядом Лерка.
А та вдруг ухмыльнулась и сплюнула:
— А вот меня там некому ждать! И дома у меня никакого не было… Сегодня у тетки, завтра — где придется… как бы так! Слава Богу, один человек в целом мире нашелся… которому я нужна!
И этот человек, которого — одного-единственного! — и имела в виду сейчас юная дама Элеонора, вот как раз и появился!
Въехал на коне ворота, спешился, бросив поводья привратнику-слуге. Действительно, обаятельный парень… Миша прищурился… на Джонни Деппа чем-то похож… этак, слегонца.
Поклонившись Ратникову, сир Анри де Сен-Клер дружелюбно кивнул Максу и, взбежав на крыльцо, упал на одно колено:
— О, возлюбленная моя дама! Позор мне, позор — словно сиволапый мужик, оставил тебя скучать!
— Да я, в общем-то, и не скучала, милый!
Разговор шел на старонормандском… но о смысле его можно было легко догадаться и без перевода.
Влюбленные обнялись и тут же принялись целоваться с таким пылом, с такой недюжинной страстью, что бедолага Максик поспешно отвернулся и снова покраснел, хотя, уж казалось бы, куда больше? Нет, все ж таки он, несомненно, был немножко влюблен в Лерку… а может быть, даже и не немножко… и вот теперь от всей души завидовал графу Анри де Сен-Клеру. Еще б не завидовать, м-да-а-а…
— Сир! — оторвавшись наконец от чувственных губ возлюбленной, рыцарь поднялся на ноги и обратился к Ратникову. — Двое достойных всяческого уважения людей, которых я хорошо знаю и за которых готов поручиться собственной честью хотят встретиться с вами на Рижском дворе по весьма срочному и важному делу. — Граф вдруг улыбнулся. — И — очень приятному для вас, смею заверить!
— Дело? — нахмурился Михаил. — Что за дело? И что за люди?
— Завтра с утра они будут ждать вас на Рижском подворье. Один из них вас хорошо знает.
— Да кто же они?
— Я обещал никого не называть, — рыцарь развел руками. — Если хотите, мы с вами можем пойти туда вместе, сир.
— Благодарю вас, граф… Но, я полагаю, мы с моим оруженосцем вполне обойдемся и своими силами.
— Ну, как хотите, — пожав плечами, молодой граф снова повернулся к любимой. — Милая! В столь чудесный день будет хорошо прогуляться по лугу… по безлюдному лугу, с такой обворожительно мягкой травой, мягкими одуванчиками и сладким клевером.
— Так клевер вроде еще не распустился?
— И что с того? Твои уста, любимая, слаще всякого клевера!
С утра, в полном соответствии с переданной графом де Сен-Клером просьбой, Ратников, прихватив с собой Макса и Эгберта — для вящего антуража, негоже было знатному человеку шастать без экскорта, — и отправился на подворье рижских купцов.
Худого, с аскетичным лицом, священника — члена орденского капитула отца Гернольта — Михаил узнал сразу же, второй же — молодой рыжий монах — был незнаком. Оба сидели в корчме на подворье и пили пиво, сваренное бог весть по какому случаю.
Оставив своих спутников во дворе, Ратников подошел к столу и слегка поклонился:
— Это вы желали меня видеть, отец Гернольт?
— О, да.
Второй — рыжий — оказался переводчиком.
— Присаживайтесь к столу, герр… ммм… даже не знаю, как вас теперь и называть?
— Называйте — герр Михаил, — Ратников усмехнулся. — Не бойтесь здесь вот так, свободно.
— Ничуть, — священник развел руками. — Фюрст Александер разрешил построить в Плескау католический храм — я приехал именно по этому вопросу… ну и кое-что попутное. Рыцарь Иоганн фон Оффенбах шлет вам поклон и выкуп.
— Выкуп? — удивленно переспросил Миша. — Но ведь я ничего не требовал!
— Он знает, — тевтонец слегка улыбнулся. — Но считает, что должен. И просит не наносить бесчестье отказом.
Ратников только головой покачал — надо же: «не наносить бесчестье»!
Отец Гернольт, между тем, что-то негромко сказал рыжему, тот кивнул и, наклонившись, вытащил из-под стола небольшой мешочек и… меч в темно-голубых сафьяновых ножнах. Довольно длинный — где-то с метр, а то и чуть больше — с широким перекрестьем и золоченым навершием.
— Мастер Иоганн Зеен, Нюрнберг, — вытащив клинок, прочитал Михаил. — Доброе оружие!
— Владейте им, герр Микаэль! Это подарок от брата Иоганна… увы, он решил покинуть нас навсегда, отбыв в Палестину.
Встав, Ратников прицепил меч к поясу и поклонился:
— Что ж, спасибо славному рыцарю фон Оффенбаху! Ну — и вам, господа. За то, что доставили.
— Не забудьте мешок, — прищурившись, напомнил отец Гернольт. — В нем полсотни золотых монет, недавно чеканенных бранденбургским фюрстом Иоганном, тезкой и родственником нашего дорогого фон Оффенбаха. Желаете взглянуть?
— Ну, что вы!
Тем не менее монах уже развязал мешочек, захватив тускло блеснувшее золото горстью:
— Будете пересчитывать?
— Верю на слово!
Вообще-то, Ратников, выручая фон Оффенбаха, ни о чем подобном не думал… но сейчас вовсе не собирался отказываться от подарков. И от денег, и — тем более — от меча. Золото, пусть даже не очень высокой пробы, вполне можно было реализовать и там… дома… а часть дать тому же Эгберту — на обзаведенье, так сказать — подъемные, точнее — прощальные.
Простившись с тевтонцами, Михаил направился к выходу, на самом пороге столкнувшись с каким-то суетно мельтешащим мужичком в серой поддеве. Завидев Ратникова, мужичок низенько поклонился и мышью прошмыгнул во двор.
Знакомая морда… Где ж его… Ха! Еще бы не знакомая! Опанас Сметанников — жив, выходит, морда! Ну, а что преступному элементу сделается — при любой власти благоденствуют.